— Вышло так, что в Ялте сейчас Бунин, Куприн, Скиталец, Мамин-Сибиряк, — старательно перечислила она известные Савве имена. — Мы все собирались вечерами у Антона Павловича, который оказывал нам самый радушный прием и, кажется, был очень доволен. А уж эти писатели, Савва, такой необычный народ! Каждый из них считает, что именно он велик, а остальные — так… — небрежно махнула она рукой. — Кстати, познакомились с Максимом Горьким, — Мария Федоровна загадочно улыбнулась. — Знаешь, Савва, так интересно, когда вначале знакомишься с произведениями, а потом с их автором. — Она снова улыбнулась своим мыслям. — Право же, очень интересно! Ведь страшно разочароваться, каждый из нас рисует свой образ писателя. Но здесь — никакого разочарования! Горький сразу приковал к себе всеобщее внимание. Представь, Савва, — высокие сапоги, разлетайка, длинные прямые волосы, грубые черты лица, рыжие усы. И, ужас-то какой! — все время чертыхается. Но все это так мило! Нет, Савва, ты только представь.
Морозов слушал с полуулыбкой, не перебивая. Давно ее не слышал…
— Двигается он легко и плавно, — продолжила Андреева, — несмотря на рост, но все время руками размахивает, — перейдя на широкий шаг, забавно изобразила, как размахивает руками Горький.
Савва одобрительно рассмеялся и полез в карман за портсигаром.
— И вот об одном вечере хочу тебе сказать, когда все писатели у Антона Павловича собрались, — Мария Федоровна приостановилась. — Да интересно ли тебе?
— И то, разве не заметно? Продолжай, продолжай, Маша, — улыбнулся Морозов, любуясь хозяйкой.
— Чехов на диване сидел, поджав ноги, и с улыбкой внимательно слушал. — Она протянула Савве пепельницу. — Прямо как ты сейчас. Горький всех убеждал, что, нет, ты только послушай! — потребовала она, заметив, что Савва опустил глаза, прикуривая. — Что «Толстой и Достоевский принесли великий вред русскому народу, стараясь пресечь, остановить и удержать историю его развития». Каково? Все его, конечно, слушали и молчали, а когда он ушел, стали возмущаться и кричать: «Какое нахальство Как он смеет! Самоучка!» Но, это, Савва, только, когда он ушел. Даже Чехов нахмурился: «Что же вы это все ему самому не сказали?» Вот такой народ писатели.
Андреева накрутила на палец локон, мимоходом скользнула взглядом по своему отражению в зеркале, и вдруг весело спросила:
— А не хотите ли, Савва Тимофеевич, пельменей отведать?
— Не откажусь. При условии, что вы, Мария Федоровна, мне компанию составите.
