— Думаю, Мария Федоровна, господин главный инженер-электрик будет на казенной квартире обитать, на Англичанской улице. Я распоряжусь.
— Кланяюсь и благодарю, благодарю и кланяюсь, господин мануфактур-советник, — расплывшись в улыбке, Красин откинулся на спинку кресла, небрежно забросил ногу на ногу, обнажив часть щиколотки выше носка, но, перехватив слегка удивленный взгляд Андреевой, одернул край брюк и сел прямо.
Морозов, хотя и отметил несоответствие между любезными словами и чрезмерно вольными телодвижениями Красина, отнес все на ироничный склад ума нового инженера, тем более, что сейчас Савву гораздо сильнее беспокоило самочувствие хозяйки.
— Мария Федоровна, может, за фруктами послать?
Андреева вскинула руку и слабо покачала ладонью.
Красин, поглаживая бородку, с интересом наблюдал за ними.
В кабинет заглянула прислуга в белом переднике с кружевной оборкой:
— Мария Федоровна, простите ради Христа, там человек к вам пришел, хочет переговорить!
— Кто такой? Я никого не жду, — слегка нахмурилась она и бросила взгляд на Красина, который быстро поднялся с места, подошел к окну и выглянул на улицу.
— Ой, боюсь, не выговорю я его имя… — покраснела служанка и, подняв глаза к потолку, неуверенно попыталась произнести: — Какой-то Кр… жи… — совсем смутилась она и пролепетала:
— Очень много «ж»… длинная такая фамилия.
Красин кивнул Андреевой, которая поднялась с дивана и, на ходу бросив взгляд в зеркало, вышла из комнаты.
— Чаю нам принесите, милочка! — громко распорядился Красин вслед прислуге и повернулся к Морозову:
— Савва Тимофеевич, еще раз считаю своим долгом выразить вам всю глубину моей признательности за оказанное участие в моей судьбе. Положа руку на сердце, скажу, что и не мечтал о такой поддержке. И еще хотел вас поблагодарить вас за…
— Десять тысяч, которые я давеча по просьбе Марии Федоровны передал некому юноше? — прервал его излияния Савва, отметив про себя, что главный инженер слегка напрягся.[24] — К слову сказать, — Морозов достал портсигар и, раскрыв, протянул Красину, но тот отказался, приложив руку к груди, — просил бы впредь действовать через Горького или Андрееву, а они уж сами пусть передают, кому следует.
— Как скажете, Савва Тимофеевич! — расслабился Красин, кивнул прислуге, поставившей на стол перед ними фарфоровые чашечки с чаем, блюдо с яблоками и вазу со сластями, взял конфету и развернул хрустящий фантик.
— Славные, очень рекомендую!
— Благодарю, — Савва глотнул чая. — Не ем. У меня от бомбошек чесотка начинается. Много сладкого не терплю. Ни в еде… ни в жизни. А вы — кушайте, кушайте!
