Сиверцев понял, что пришёл в сознание, вполне земное сознание, хотя его по-прежнему окружал мрак. Но теперь он чувствовал: стоит ему открыть глаза и возвращение в реальность окончательно завершится. Какой она будет, эта реальность? Госпиталь? Плен? Крестьянская хижина? Ему хотелось, чтобы внешний мир проявил себя ещё до того, как он откроет глаза. Рядом с собой Сиверцев интуитивно чувствовал человека. Это враг. В любом случае — враг, потому что друзей у него в этом мире нет. Пусть он как-нибудь проявит себя, пусть что-нибудь скажет, думая, что Сиверцев без сознания. У него тогда будет некоторое преимущество, будет возможность спокойно и хладнокровно подготовится ко встрече с этой неведомой реальностью. Тягучее растягивались, как будто освобождаясь из плена вечности, мучительные секунды. Вдруг он услышал совершенно незнакомый мужской голос:
— Андрюха, кончай прикидываться, я же знаю, что ты пришёл в себя, — голос был удивительно дружелюбным. Тёплым даже. И вместе с тем — очень твёрдым. Этот голос напоминал разогретую на солнце сталь. Сиверцев почувствовал себя маленьким мальчиком, которого отец нежно и твёрдо схватил за руку, как раз когда он собирался извлечь из шкафа запрещённое варенье. Он нехотя, медленно стал открывать глаза.
Перед ним стоял тот самый рыцарь в белом плаще с красным крестом на левом плече. Аккуратно постриженная русая борода, короткие волосы, серые глаза — та же тёплая сталь, что и в голосе. Рыцарь слегка иронично, почти по-товарищески улыбался. Он чем-то напоминал древнерусского князя из какого-нибудь исторического фильма, только одет был совсем не по-нашему, по-западному. Сиверцев всё ещё плавал в полусознательном тумане, ему лень было разгадывать ребусы, поэтому он просто спросил:
— Ты кто?
— Тамплиер.
— Сатанист, значит… — Сиверцев усмехнулся очень недобро, хотя и довольно вяло.
— Я не сатанист. Я рыцарь Христа и Храма, — в голосе незнакомца не чувствовалось ни тени обиды, но «тёплая сталь» заметно остыла.
— Ладно, не обижайся. Мне вся эта религия, в общем-то, без разницы. В любом случае спасибо тебе за то, что ты меня спас.
— А откуда ты знаешь, что именно я тебя спас? — рыцарь удивлённо поднял брови.
— Одежонка у тебя очень заметная, необычная. Если такую увидишь не в кино — забыть трудно.
Эти слова, казалось, потрясли рыцаря до глубины души. Несколько секунд он как будто рассматривал собственную душу, потом с растерянностью, которая чувствовалась во всём его облике, присел на железный стул, стоявший рядом с кроватью. Отмолчавшись и преодолев внутреннее смущение, рыцарь радостно сказал:
