. Как вы понимаете, стоят подобные вещи столько, сколько за них можно получить — не больше, а то и меньше. Вот хоть эта тиара — продавая ее как обычное изделие, я получил бы самое малое десять тысяч долларов. Но разве может золотая тиара, сработанная в незапамятные времена для скифского царя, чье имя позабыто, называться обычным изделием? Нет! Нет! И вот Джеффри везет тиару, обернутую ватой и хитро упакованную, в Лос-Анджелес, показать мистеру Огилви.
Каким образом тиара попала в наши руки, Джеффри так и не скажет. Но он будет через слово намекать на сложные интриги, контрабанду, некоторое кровопролитие и преступления, напирать на необходимость соблюдения секретности. Для истинного коллекционера это наживка! Он ценит вещи только по трудностям, с которыми те ему достаются. Но лгать Джеффри не станет. Mon Dieu, это было бы бесчестно, отвратительно! Но он на многое намекнет, и откажется — о, совершенно категорически откажется принимать чек. Никаких чеков, дорогой сэр! Ничего, что можно проследить! Только наличными!
Надувательство, как видите. Но кому от этого плохо? Мистер Огилви и без того купит тиару, и наш маленький обманчик только усилит его удовольствие. А кроме того, кто сказал, что эта тиара не подлинная? А если так оно и есть, то все утверждения Джеффри — чистая правда. И мистер Огилви покупает тиару за двадцать тысяч долларов; вот почему у бедняги Джеффри было при себе столько наличных. — Он сделал в мою сторону заковыристый жест розовой ладошкой, живо закивал крашеной головой и окончил: — Voila! Вот так он не сообщал вам, когда вернулся? — спросил я. Торговец улыбнулся, словно мой вопрос его пощекотал, и повернул голову, чтобы направить улыбку жене.
— Сообщал, Энид, дорогая? — вопросил он.
Та надула губки и безразлично пожала плечами.
— О его возвращении мы узнали в понедельник утром, когда услышали о его смерти, — пояснил мне Ганджен эту пантомиму. — Не так ли, моя голубка?
— Да, — пробормотала голубка и поднялась со стула со словами: — Вы меня извините, но мне нужно написать письмо.
— Конечно, моя дорогая, — ответил Ганджен, когда мы оба встали.
Направляясь к двери, Энид прошла мимо мужа совсем рядом. Его носик над крашеными усами дернулся, и глаза закатились в потешном экстазе.
— Что за чарующие духи, моя дорогая! — вскричал он. — Что за небесный аромат! Что за песнь для обоняния! У них есть название?
— Да. — Она остановилась в дверях, но не обернулась.
— Какое же?
