Нет нужды говорить, что коза ходила вместе с ними. Она даже подошла к убитому, чтоб его понюхать, и мент сердито закричал:
— Чья коза? Уберите козу! — и, поскольку никто не отозвался, отогнал ее в сторону.
Овчарка и Васса, разумеется, сделали вид, что они с этой любопытной козой совсем незнакомы.
Овчарка стояла на скользких досках причала, смотрела на море и думала: «Как же все здесь иначе, чем в Москве. Проще, что ли. Так вот и надо жить, как тут живут. Носить кроссовки, а не туфли, говорить то, что думаешь, а не то, что от тебя услышать хотят. А в Москве после таких просторов мне, пожалуй, тесновато покажется…
Наша старуха хозяйка мне рассказывала об одной девочке с острова. Здесь девочка родилась, тут и росла. Но только и мечтала вырваться отсюда. Глухой, дурацкий Бабий — так говорила. Школу окончила, уехала в Москву и там с ума сошла.
Дети тут тоже странные. От наших, городских детей только шум, а если их много соберется, то вообще хоть уши затыкай. А эти молчаливые, улыбаются всегда. Когда одни, одиночеством не тяготятся.
А мы, городские, среди толп людских живем, и все одинокие. Почему так? Непонятно».
Овчарка вспомнила, как через забор болтала с соседским пареньком лет девяти. Тихий такой, серьезный. Рассуждал даже о преимуществах православного поста перед мусульманским и критиковал новый иконостас главного собора монастыря за яркость красок. Показал Овчарке свои рисунки цветными карандашами. Овчарка вдруг вспомнила почему-то двух своих племянников — восьми и одиннадцати лет, и в памяти всплыло: «Мам, а что Сашка комп себе зацапал и в «Мист» уже полтора часа играет…», «Мам, а дай мне на чупа-чупс и чипсы» и «Мне бы куртку новую надо, а то перед пацанами в такой стыдно показаться». Рисунки соседского паренька были совсем недурны. Он только жаловался Овчарке, что хочется ему маслом рисовать. Паренек попросил Овчарку в Москве узнать, сколько такие краски стоят. Овчарка обещала, что все узнает, и дала пареньку свой московский домашний номер. Сама подумала, что обязательно купит ему такие краски и как-нибудь перешлет их на остров. Они болтали через забор, и солнце как раз стало заходить. Овчарка никогда еще не видела такого чудесного заката. Между тем паренька как ветром сдуло — он метнулся в дом и помчался со всех ног к причалу, с карандашами и листком бумаги. Только Овчарка его и видела.
Овчарка стояла на причале, Москва и все с ней связанное казалось теперь таким далеким. «Такое чувство, что, кроме этого острова, нет ничего. Только он и море. Может, это и вправду сон, а на самом деле я родилась здесь, нигде и никогда, кроме Бабьего, и не бывала. Здесь все так правильно, все так, как надо».
