Самая характерная черта коротеньких мужчин — властолюбие. Поэтому я никогда не удивлялась тому, что Сеппо Свин постоянно говорил о «своей», «собственной» фирме, хотя собственно ему принадлежала лишь одна шестая часть акций компании. На заседаниях правления он всегда диктовал решения в протокол. Сеппо Свин не терпел возражений и особых мнений, однако это не мешало ему с удовольствием говорить о демократии. Слово «демократия», удачно сказанное в нужный момент, сделало его членом муниципалитета, а также членом Общества друзей служебных собак, членом Общества Финляндия — Никарагуа, членом Общества покровительства эскимосам и председателем Финско-берберского объединения. Кроме того, он занимал еще много ответственных и выборных постов. Он вечно спешил, как спешат люди, главным занятием которых является представительство, а главной задачей — представлять самих себя. Когда он около полудня приходил наконец в свой директорский кабинет, то чувствовал себя до того усталым, что не мог даже поднять ноги на стол. Все служащие боялись его, не исключая и вице-директора компании Симо Сяхля, которого господь наградил счастливым даром красноречия. Его речи успешно соперничали с пантомимой: он мог говорить много и ничего не сказать.
Симо Сяхля был лет на двадцать старше своего двоюродного брата. Он тоже всегда спешил, но его спешка напоминала исторический роман: это было опирающееся на реальность произведение фантазии. Худощавый, высокого роста, с благородной сединой и преждевременно состарившейся душой иезуита, он великолепно умел пресмыкаться перед вышестоящими, но с подчиненными был жесток и груб. Я чувствовала к нему какую-то жалость, ибо слабые и больные люди всегда располагали мое сердце к милосердию. Его слабость состояла в бесхарактерности. Он имел смелость быть самим собой лишь на фотографии для паспорта, в бане и в ватерклозете. У него была неизлечимая болезнь: он все время грыз карандаши, сгрызая начисто, без остатка по полдюжины в день, отчего страдал вечными головными болями. Сторонний наблюдатель, пожалуй, мог подумать, что головная боль — это единственное, что удерживается в голове вице-директора. Он пытался изгнать боль при помощи аспирина, который секретарша приносила ему из аптеки в пакетах по полкило. Лицо этой медленно чахнущей жертвы карандашей напоминало безжизненную восковую маску, маску цвета грязной замши, за которой скрывался одинокий человек. Его единственным другом было собственное отражение в зеркале, ибо никто не доверял ему, даже его жена, почему-то уверенная, что муж способен ей изменить.
