И кому какое дело, что у этого красавчика глаз дурной?
Вроде бы всем парень хорош, деревенские девчонки обмирают от его вида… неужели не замечают, как страшно он глядит? Словно грубо берет за плечи — и надо вырваться, не поддаться…
Как хорошо было без него на постоялом дворе! Хозяева добрые, работа не тяжелее, чем дома, люди вокруг новые — интересно же! Когда Айки шла сюда — побаивалась ящеров. А увидела утром в окошко, как хозяйский сын с ящерком с прогулки прибежали и мальчуган приятеля до сарая проводил, так бояться перестала. Недавно по просьбе хозяйки заскочила в сарай, спросила: «Все ли в порядке?» А они так смешно зашипели: «Вссе хорошшо…»
И Дождик их не боится, вон как играл с Первым Учеником!
Нет, вот что бы Кринашу сказать: «Ступай, Хиторш, домой. У меня уже двое работников: Дождик и Айки!»
Хотя… Айки ведь не знает, надолго ли здесь Дождик! Он тут человек чужой. Может, завтра и уйдет.
Почему-то эта мысль так огорчила Айки, что новая слезинка скатилась по щеке. А вроде справилась уже со слезами!
И тут из-за окошка послышался голос Дождика. Негромкий, не поймешь даже, о чем он говорит (ставни-то закрыты, зима же, вот и плохо слыхать).
Вот вроде и не с нею, Айки, он разговаривает — а до чего утешительный голос! Добрый такой…
Дождик замолчал, ему ответил Кринаш. Хозяин говорил громче и разборчивее:
— А ты, паренек, надолго сюда?
Слезы сразу высохли. Айки оставила котел и кинулась к окну.
Подслушивать нехорошо? Ну и пусть. Айки обязательно надо узнать, что ответит Дождик.
И она услышала:
— Да я и сам не знаю, хозяин.
— Не знаешь? Стало быть, просто бродяжишь?
— Вроде того.
— Зимой скитаться — дело паршивое. По себе знаю. Сам когда-то ходил от деревне к деревне, пока меня один наемник в ученики не взял. Где ты зимой работу сыщешь? Оставайся хотя бы до весны!
Дождик молчал. Айки затаила дыхание.
И тут в беседу мужчин ворвался неприятный, резкий голос:
— Ты бы, Кринаш, спросил лучше: будет ли парнишка жив к весне?
«Бабка Гульда!» — охнула про себя Айки, сжав кулачки так, что ногти вжались в ладони.
Мужчины ошарашенно молчали. Затем заговорил Дождик — тихо, неуверенно:
— А… а что, это по мне видно?
— А ты как думал? Вашего брата по глазам признать можно, если глянуть умеючи. Сколько тебе жить-то осталось?
— Ты же сама сказала, — горько откликнулся Дождик. — До весны…
* * *
Сизый был доволен — тягучим, длинным удовольствием, от носа до кончика хвоста.
Ему, совсем молодому ящеру, еще не избывшему детскую черноту (только голубовато-сизые разводы бегут по чешуе, обозначая будущий цвет), доверено было учить язык людей. Потом пойдут переговоры из-за Дивной Купели (которую люди называют Смрадной Трясиной), и тогда он, Сизый, будет голосом всех ящеров. И Ловец Ветра. И Первый Ученик.
