цвета резеды, она хлопает веером по лифу с пьемонтским серебряным шитьем.
Туфелька из дама цвета резеды. Оттенок тусклых надежд и порочных хлорозов[87], зеленый колер, проникнутый белизной костей, зачаточный цвет, что никак не решится родиться, а вместо того скользит по шелковому блеску, перетекает ужовой кожей, трепещет и тонет во влажных переливах кресс-салата и мяты. И подобно блесткам, зажженным в брызгах ручья закатом, сверкает искорками мелкая вышивка. На туфельке увядшая розетка из черного тюля. Изогнутый каблук перекликается с феррo[88] гондолы, ставит знак вопроса, чтобы затем вернуться к самому себе, отвергнуть все сказанное ранее, и, наметив иезуитскую, но удивительно резкую волюту снова обрести опору в квадрате. И в слабом мертвенно-жемчужном сиянии раннего утра - Луиза Кальмо: плечо перекошено от смеха, сухая обезьянья ручка вцепилась в черепаховую оправу, мелко стуча веером по лифу с серебряным шитьем. А вот Луиза Кальмо в золоте сумерек: на босых ногах - мавританские туфли без задников, платье подобрано до середины икр, а под ним нижняя юбка со штопанным не раз гипюром. Луиза Кальмо, налитая семенем и вином, навзничь на бледных простынях. Луиза Кальмо, одетая по-восточному, в шапке из поддельной выдры, изображает царицу Черкесии. Ночью о ней говорят в тавернах, освещаемых коптящим огарком, в сверкающих огнями кафе, в блестящих лаком салонах, пока гасят лампы. Но повсюду у нее долги, а любовники не задерживаются надолго. Нет охотников придать ее прелестям надлежащую ценность и устроить для нее одну из тех лотерей, где призом служат шлепанцы дивы в позолоченной корзинке или страница с ролью в каком-нибудь картонном сапожке, расписанном цветами. Ей уже за тридцать. В Венеции, где мезальянсы между актрисами и буржуа не редкость, она надеется вскоре найти какого-нибудь простофилю. Пьеро Трапасси был ее импресарио и нередко сутенером, но отнюдь не он, а сценический ее блеск, грация сухой ножки, туфелька из дама цвета резеды, рот вампира и взгляд утопленницы принесут ей победу над Альвизе Ланци. Об этом ей еще ничего не известно, и в скверной комнатушке, воняющей мускусом, она выписывает цифры на клочке бумаги, подсчитывая, сколько задолжала перчаточнику, цирюльнику, сапожнику, костюмеру, цветочнице, учителю музыки и фонарщику и сколько обещала суфлеру, переписчику, прокатчику лож и консьержу. Она раздумывает, не проще было бы исчезнуть в неизвестном направлении... Но на что тогда жить?.. Бедная она пропащая девушка.
