[73] - ибо он служит в банке и не всегда собой располагает - часто советует Терезе завести любовника. При этом он имеет в виду своего кузена, прокуриста
[74] стекольного завода, времени у которого предостаточно, однако состояние здоровья Терезы исключает возможность подобной связи. Ей сильно нездоровится, но, чтобы ее развлечь, Беппо все же предлагает отправиться на прогулку. Ведь сейчас Карнавал. Как эндемическая эпидемия, Карнавал не прекращается почти никогда.
Преимущество в том, что можно не снимать маску в ответ на приветствия, а также не называть никого настоящим именем. На Пьяцца крестьяне продают фрителли[75], греки в юбках смешиваются в толпе с бородатыми евреями, армянами в меховых шапках, стариками, чьи глаза сверкают под бауттой, а руки в толстых перчатках опираются на трость. Карнавал длится уже пять месяцев, и гипсовые его личины подражают смерти куда лучше, чем когда-либо прежде. Уборка мусора сродни проблеме уничтожения трупа. А потому переполнены нечистотами корзины и ведра, изрыгая бурлящую гниль, гнойную слизь, обильные лиловатые массы, испражнения цвета яри-медянки, урчащую золотисто-бурую кашу. По венам лабиринта низкородное отребье метет следы этого поноса, перебрасываясь лацци[76] - плоскими, туманными и непристойными.
Беппо, ведущий Терезу под руку и несущий ее веер, предлагает пойти взглянуть на скоморохов, день и ночь населяющих Пьяцца. Тереза, в белых туфлях с бантами, в серой бархатной накидке поверх широкого розового платья с золотым сутажом, испытывает облегчение оттого, что баутта скрывает ее подурневшее лицо.
Сумеречная Пьяцца окутана сиянием, сиреневым и трепещущим, словно крыло голубки. Белый, как зола, белый, как хлеб, белый, как шерсть - кувыркаются в загончике скоморохи с длинными носами, сверкая стоптанными башмаками и дырявыми чулками. И под горбом из пакли, под слишком короткими штанами, под усеченным конусом колпака и бесповоротно выцветшими брыжами рычит и ревет голод. Скоморошка кормит хилого ребенка худым молоком. Скребя задницу пятерней, ее самец, с сумой на плече, выбивается из сил в тщетных поисках удачной фацеции[77]. Переодетые стариками скоморошьи дети безжалостными голосами выпрашивают подаяние. Они подпрыгивают. Они ходят на руках, черных от пыли и синих от холода. «Мне холодно, - говорит Тереза, пряча обтянутые жемчужно-серыми перчатками руки как можно глубже в цилиндрическую муфту, - ах, до чего же мне холодно». Два скомороха жестоко бранятся из-за трех
