выехать в отдаленный колхоз уполномоченным, и не покидала его до тех пор, пока не выполняла все, что от нее требовалось.
Ксения самозабвенно любила свою новую работу. Никто, наверное, и не догадывался, что она бралась за любое дело с величайшим рвением и охотой и бывала счастлива, когда на нее сваливалось какое-нибудь особо ответственное задание. Она готова была принять какую угодно суровую критику, не допускала душевной размагниченности и сентиментальности, когда дело касалось принципов, и поэтому считала себя вправе с той же высокой требовательностью относиться и к другим.
Вот почему, слушая вздорные рассуждения Дымшако-ва, Ксения наконец не выдержала,— это было просто свыше ее сил! — отдернула ситцевый полог и вышла к столу.
На стекло лампы был надет бумажный, свернутый из старой газеты абажур, уже успевший обгореть сверху, и трепетный язычок пламени из-за потемневшей бумажной кромки сверкал прямо в глаза.
— Не скрою, Егор Матвеевич, вы меня поразили! — стараясь говорить как можно спокойнее, хотя это с трудом удавалось ей, сказала Ксения.— Если бы я вас не знала, я бы ни за что не поверила, что все это говорит коммунист!
— А ну давай, давай! — как бы подбадривая ее, хмельно поблескивая глазами, отозвался Егор.
В том, как она стояла у стола, держась руками за гнутую спинку венского стула, чуть вскинув голову, было что-то дерзкое и смелое, и Дымшаков искренне залюбовался ею: ему всегда по нраву были люди, готовые бороться за свои идеи.
Да и помимо всего, Ксения была просто хороша собой — высокая, ладно скроенная, по-цыгански смуглая, с тонким энергичным лицом, на котором горели большие черные, мятежного блеска глаза. На маленькой голове ее вились темные кольца волос, мужская стрижка не огрубляла ее, а, как ни странно, делала еще более женственной, придавая ее облику выражение юношеской порывистости.
Теребя на шее нитку бус, словно из крупных ягод шиповника, и не спуская с Дымшакова напряженного и укоряющего взгляда, Ксения спросила:
— Как же прикажете вас понимать, Егор Матвеевич? Выходит, что наши руководящие работники живут обма-
ном, показухой и только заботятся о том, как бы скрыть от всех истинное положение вещей?
— Ты меня, племянница, дураком не выставляй! — сказал Дымшаков и обезоруживающе рассмеялся.— Я и без тебя в них немало походил! Я говорю про свой колхоз и район, а как в других местах — не знаю! Люди-то ведь везде разные — одного секретаря хлебом не корми, а дай ему покрасоваться да себя показать, он и на обман ради этого пойдет, а другого с души воротит от всякого очковтирательства. Я всех под одну гребенку не стригу, так недолго и гребенку сломать!
