— Исчез, — ответил из-за спины Князский. — Чемодана нет, ординарца нет, и коня нет.
Дундич осмотрел убитого часового: у расстегнутого ворота чернела ножевая рана. Кровь тонкой струйкой стекла на песок: около шпал темнело пятно. Дундич нагнулся, высмотрел повторяющийся отпечаток каблука с тремя полосками подковки. Такие каблуки были только на ботинках Джолича.
Последние дни Благомир все чаще и чаще поговаривал о желании вернуться на родину.
— Надоело мне все это, — сказал он как-то Дундичу. — Воюешь, воюешь, а за что? Хоть бы на ладонь плюнули.
— Деньги тебе нужны? — быстро спросил Иван.
— А за так, у русских говорят, и чирей не вскочит.
За обшлагом шинели Джолич хранил листок, в котором кайзеровские власти призывали интернационалистов вернуться домой.
О чем только не писалось в листке. А главное — что дни Советской республики сочтены. Не сегодня, так завтра генерал Юденич войдет в Петроград (и, зная это, правительство Ленина заблаговременно переехало в Москву, но перемена мест не повлияет на итоги), от Совдепии уже отделились Украина и Кавказ, Прибалтика и Финляндии, ни одно ханство, ни один эмират не поддерживают Ленина, и, наконец, Дальний Восток и Сибирь находятся в руках адмирала Колчака и чехословацкого интернированного корпуса, а Поволжье, от Самары до Царицына, выходя из подчинения центральному правительству, создает свою республику с учредительным собранием. И, как бы между прочим, немецкое командование сообщало, что англичане оккупировали все порты и крупные города русского Севера. Выходило, что у Советской республики ничего практически не оставалось, разве что Москва да Питер, Казань да Царицын, ну еще кое-какие центральные губернии, в которых даже в доброе время хлеба не было, а теперь и говорить не приходилось.
Они поссорились. И когда был получен приказ двигаться к Царицыну на Волге, Благомир предал русскую революцию, которая вот уже полгода захлебывается кровью…
Измены Дундич простить не мог. Конечно, паровоз ему не догнать. Джолич, попав к швабам, вынужден будет рассказать об отряде, обороняющем Бахмут. Дундич приказал сняться с позиции и идти на соединение с Пятой армией. А Джолич… Как сказал суровый Негош, его надо считать серой накипью на голубой стремнине весеннего половодья.
Эшелоны отступающей Украинской армии Дундич догнал только через три дня, возле маленькой станции. Вот она, верстах в трех отсюда. Одноэтажная коробка с красной крышей. А рядом со станцией, как часовой, круглая водонапорная башня. В обе стороны от вокзала километров на десять — двенадцать растянулись, словно хуторские улицы, эшелоны вагонов и платформ.
