Сапожник сменил на себе белье, оделся и причесался. Потом он спустился по крутым неудобным ступенькам вниз и вышел наружу через парадную дверь.
Наверное, ему стоило бы переодеться в выходную одежду, ведь он шел к шоссе. Но, так как он все же шел не к шоссе, а к озеру, переодеваться в выходную одежду было ни к чему. Правда, он шел еще за свежей газетой. Он шёл, следовательно, к своему почтовому ящику и к озеру. Сапожник запутался.
Он медленно приблизился к опушке леса. Проходя мимо коровника, он вспомнил, что куры Эмана наверняка остались некормлены, взял косу, скосил немного свежей травы и бросил ее курам.
Потом, опершись на косу, он долго стоял на одном месте. Он глядел на поле за коровником, подмечая, что оно стало зарастать.
Лес оказался быстрее и, главное, упрямее, чем Эриксон и Эман. Трава на этом поле, видно, совсем не заинтересовала Виклунда, а, оставив на таком поле траву, защититься от наступления леса было невозможно.
Дренажные канавы по краям поля уже поросли молодыми березками, осинками, ольхой и ивняком.
Виклунда тоже можно было понять. Трава здесь росла ни на что не годная. В основном один татарник, копытник да ромашка.
Сапожник вышел на поле. Он вглядывался в него, вслушивался.
Над татарником и ромашкой должны бы порхать желтые и голубые бабочки. В цветках должны бы жуя£ жать шмели и пчелы.
С каких пор пропали здесь бабочки, шмели и пчелы.
Сапожник повернулся, пошел обратно и поставил косу на место у стены коровника. Он снова повернулся и пошел по тропинке в лес.
Он медленно шел к своему почтовому ящику.
Немного не дойдя до шоссе, он остановился, наклонил голову набок и прислушался. Он услышал белку, но, кроме нее, не услышал ничего.
Ни звука.
Он сделал еще несколько Шагов и оказался у своего почтового ящика. Газета валялась прямо на шоссе. Служащий, временно заменявший почтальона, просто вы-швырнул ее из машины.
Сапожник подобрал газету и сунул ее себе под руку.
Он уже увидел, что указателя над новым почтовым ящиком не было: Петтерсон уехал.
Он быстро перешел через шоссе и оказался у лодки.
Он сел в лодку и, зажав обеими руками голову, стал глядеть на озеро.
Где-то жаловался нырок.
Сапожник предчувствовал, что не застанет Петтерсона и Аниту. Но все-таки он очень удивился тому, как затосковал по ним.
Он даже улыбнулся, когда понял это.
Он улыбнулся над своим удивлением.
Но он не мог до бесконечности сидеть в лодке. Ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь застал его за тем, что он, бездельничая, сидит в лодке. До вечера оставалось еще слишком много времени.
