— Опускай грузилами вниз! Здесь, у камыша, стояли колья, к которым крепили сети. Видишь?
Сапожник указал на колья.
— Сможешь привязать?
— Да.
— Хорошо, — сказал сапожник. — Мы поставим одну сеть по направлению к центру озера, а другую — вдоль камыша… Ты знаешь, что такое фуганок?
— Нет.
Поставили сети. Одну в направлении к центру озера и другую вдоль камыша.
Дул теплый южный ветерок. Там, где стояла лодка, водную поверхность рябило, но остальное озеро лежало тихое и гладкое.
— Здесь однажды утонул мужик, — сказал сапожник. — Он пошел в большой лес ловить свою лошадь и переправился на другой берег в лодке. Когда он поймал ее, то вздумал переправиться обратно тоже в лодке, а лошадь заставил плыть за собой. Так вот, далеко он от нее не уплыл. Она все пыталась влезть в лодку и, в конце концов, перевернула ее. Это была другая лодка, не эта, в которой мы сидим. Мужик камнем пошел на дно.
— Я, пожалуй, хлебну из бутылки, — сказал Петтерсон.
— Потом передай мне! — сказал сапожник. Он сложил весла, предоставив лодке скользить по воде своим ходом. Он никуда не торопился.
Рассказ о мужике и о его лошади странно поразил Петтерсона. Чем, он не знал. Он никогда не представлял себе, что лошадь, оказавшаяся в воде, может, как человек, пытаться спастись в лодке, случись она поблизости.
— А что стало с лошадью? — спросил Петтерсон.
— Она повернула обратно, вышла на берег и понесла. Сначала мы нашли тело мужика, а потом все вместе, кто тут тогда жил, устроили облаву. Лошадь была молодая. Она сорвалась в овраг и сломала хребет. Я ее не видел, но Эриксон вместе со всеми ловил ее и потом рассказал нам.
— У Эриксона никогда не было своей лошади?
— Не было. На весеннюю пахоту и сев приходилось лошадей нанимать. А в другое время вместо лошади впрягали Эмана. Я тоже впрягался и помогал Эману быть лошадью, когда в том была особая нужда, ну, как, например, когда мы сажали картошку… Здесь, в наших местах, никогда не держали много лошадей. Пашни у нас слишком маленькие. Поэтому любая крестьянская работа стоит много труда.
Сапожник потихоньку стал грести по направлению к дому.
— Те, кто вовремя уехал отсюда, устроили свою жизнь, — сказал он! — А кто остался, не смог устроить… Народ начал разъезжаться в конце войны, когда многие побывали в армии и увидели, что и в других местах люди живут. Мы к тому времени были уже слишком старые, чтобы начинать все заново… Видно, кто остался здесь, родились, чтобы здесь остаться. Наши корни в этой земле, и никуда мы от нее не денемся. И мы ни в чем не изменились за все эти годы. Это все вокруг нас изменилось. И изменилось к лучшему. Только вот связь, связь с городом, у нас забрали, и мы от хорошей жизни ничего по сути не получили. Нас все равно как за-перли в лесу. Хотя раньше мы никогда не чувствовали, что отрезаны от жизни. Так что можно сказать: никогда мы не жили так хорошо и так плохо, как сейчас.
