— Я скоро приеду обратно и заберу цветы, — сказал Петтерсон и ушел.
Петтерсон смотрел на лосей и шумевший позади них лес. Шелестели верхушки сосен и шуршали листья стоявшей рядом осины. Все вокруг шуршало и шелестело.
— Черт побери, — ругнулся Петтерсон. — Лоси и дерьмо!
Петтерсон открыл дверь ключом, вошел и разбудил Аниту.
Он поставил чайник на плиту, чтобы вскипятить воду для кофе, а Анита голая вышла на солнце.
— Прикройся! — крикнул Петтерсон. — Там, на озере, стоят двое и смотрят. Сейчас поедем в город!
— Что нам делать в городе?
— Нужно осмотреться, купить продукты. И еще водки для стариков… Представь себе, эти бедолаги ездят в город только на такси.
— Очень себе это представляю.
— Как же это? На кой ляд существует тогда Крестьянская партия, если некому присмотреть за порядком в деревне?
— Считается, что так и должно быть. Что все это издержки переходного периода.
— Переходного к чему?
— Наверное, к тишине.
— Лучше бы ты одела чего на себя.
— Смешно. С каких это пор ты стал таким стыдливым?
— Не стыдливым, — сказал Петтерсон, — а пуганым. Я стал пуганым… Я, пока стоял здесь и слушал все эти шорохи, шелест и шуршание, не на шутку испугался Сам себя напугал. Я где-то читал, что лошади обладают такой способностью — пугать самих себя. Мне теперь кажется, я их, этих лошадей, понимаю… Лоси все еще там?
— Там.
— Вот дьяволы! Заходи, скроемся от них здесь! Не хочу, чтобы они на нас глазели. Оденься!
Анита быстро оделась. Она начала красить ресницы, но Петтерсон помешал ей.
— Сегодня обойдешься без косметики. В здешних местах лучше быть незаметным, слиться, так сказать, с местностью… Какой все-таки взгляд у этой тупой скотины! У сапожника был дядя, который бы меня понял. Однажды, рассказал мне сапожник, в зимнюю ночь дяде вздумалось слиться с местностью. Он проделал во льду прорубь и сиганул в нее… Я бы ни за что не смог жить здесь зимой.
— Я тоже.
— Ты же родом из деревни?
— Как раз поэтому. Там, где я родилась, леса гораздо больше, чем здесь. По соседству у нас тоже было озеро. Холодное и черное, глубокое озеро. Когда я росла, мы держали четыре коровы. Хозяйство держалось на матери. Отец погиб в тот год, когда я родилась. Он водил автоцистерну с молоком и однажды в ледяную новогоднюю ночь отравился выхлопными газами. А я, как только закончила школу, сбежала в Стокгольм. Все, кто только мог, сбежали оттуда. Мать после этого ушла в море.
— Слушай, ты случайно не из Вермланда? Вы там, деревенские, все немного тронутые. Мать ушла в море… Что-то я о таком не слыхал. Это отцы, братья…
