С Эльной ничего не должно случиться.
— Да, все, я покончил с работой, — сказал Густафсон.
— Пожалуй, и я тоже, черт побери, покончу с курами, — сказал Эман. — От них одна морока. К чему куры, если другой скотины нет? Сверну-ка я им шеи, вот что!
То же самое Эман говорит каждое воскресенье.
— На этот раз они управились еще быстрее, — сказал Эриксон. — Даже слишком быстро. Не очень-то прибрались за собой.
Он говорит о сенокосе. С сенокосом, на который у Эриксона и Эмана уходило, когда они работали одни, не меньше двух недель, теперь управились за один час.
А ведь прежде это была самая замечательная и важная пора лета. Она требовала особого порядка — и чтобы косы были остры, как бритва, и было чего вдоволь попить в поле, и стояла в доме на столе добрая еда, а в небе яркое солнце. Что же осталось от сенокоса теперь?
Сено Эриксона скупал на корню ближайший сосед — молодой хозяин фермы. Раз в лето он приезжал утром на тракторе с автоматической косилкой, скашивал траву, сгребал, тут же нагружал ее в прицеп механическими вилами и уезжал. На все про все уходил примерно час.
Но работал молодой хозяин неаккуратно. С полвоза сена осталось на лугах. Прежде такое считалось смертным грехом.
Эман и Эриксон уже решили взять в понедельник грабли и прибраться на покосе.
— Быстро-то это быстро, но вот некрасиво, — сказал Эриксон. — Если бы такое довелось увидеть отцу.
— Строгий он у тебя был — сказал Эман. — Любил порядок. Он бы не принял такую работу.
Но старики работу приняли.
Когда они в первый раз продали сено, то с нетерпением ожидали молодого хозяина. Они, как и всегда, основательно подготовились к сенокосу, купили продукты и выпивку. Эльна наготовила и припасла столько снеди, что ее хватило бы на несколько дней. Но у забравшего их сено молодого хозяина не оказалось свободной минуты даже на чашечку кофе.
Он не выпил даже одной чашки кофе. Что же это за сенокос?
Прежде в эту пору вставали спозаранку, шли, взмахивая косами, тесно, наступая друг другу на пятки, пог ручейками сбегал по шее и по спине. На луг выходили женщины с корзинами и подавали кофе прямо на траве, а в домах кухни дышали печным жаром и дрожал воздух от гудения мух.
Сенокос медленно менялся.
Но таким, как теперь, он быть не мог. Он не мог длиться всего час!
И все-таки он длился теперь всего час, и старики понемногу смирились с этим.
Эльна неожиданно выглянула из двери и сказала:
— С дороги к нам кто-то идет.
Хуторяне, сидевшие лицом в противоположную сторону — к полузаросшему пастбищу с развалившимся сараем, который они все еще называли летним коровником, вздрогнули, выпрямили спины и все, как один, взглянули на носки своих ботинок.
