— Какие есть просьбы и заявления? — нарушил молчание вопросом зачитавший приказ тюремщик.
— Могу ли я встретиться с Анной Васильевной Тимиревой?
— Нет. Есть еще какие-нибудь просьбы?
Колчак качнул головой. Просьб больше не было. Встреча с любимой была тем последним и единственным, чего еще хотел обреченный на смерть адмирал.
Александр Васильевич вышел в коридор, где его окружили конвойные. Лицо обреченного было бледно, но на удивление спокойно. Как же разительно отличалась физиономия коменданта! Тот заметно нервничал, боялся чего-то, ждал, как бы ничего не пошло не по плану….
А из волчка двери одной из камер возлюбленная не успела взглянуть в последний раз в жизни на своего любимого. Только краешек шинели, лоскут ткани… Его образ Анна Васильевна никогда не забудет. Лишь им одним Тимирева будет жить еще долгие и долгие годы. И через много лет сердце будет биться, едва мелькнет в мыслях лицо любимого…
Полвека не могу принять —
Ничем нельзя помочь, —
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
Но если я еще жива
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе.
Эти строки Анна Васильевна оставит в тысяча девятьсот семидесятом году. Уже пятьдесят лет не будет на Земле «милой химеры в адмиральской форме»…
Вышли в дежурную комнату. Снег хрустел под ногами. Было необычайно морозно, хотя заключенный совершенно не замечал холода, как и его конвоиры. Обреченный потянулся к платку, делая вид, что вытирает пот со лба. Уголок ткани был уже у самого рта, когда один из конвоиров почуял неладное и рванул ткань из рук адмирала. Ампула с ядом. Последний шанс нарушить планы врага пропал в снегу. Но Колчак продолжал сохранять молчаливое спокойствие…
Вскоре вывели и второго заключенного. Обреченный на смерть адмирал встретил его кивком головы. Пепеляев. Им вдвоем предстояло вместе уйти в вечность…
Разбились на улице на два круга. В центре одного из них шел Колчак, в центре другого — Пепеляев. Тот беспрестанно бормотал молитвы. Может быть, еще не потерял надежду на спасение? Или грехи отмаливал? Не только свои, но и своих будущих палачей? Всей страны? Этого никогда не узнать. Колчак вдруг вспомнил, в какой день ему предстояло принять смерть — День всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников. За два года до того церковь установила это имя для седьмого февраля. Снова — злая ирония насмешливой судьбы.
«Как странно, Анна Васильевна, — Александр Васильевич надеялся, что любимая почувствует, услышит его последние слова, обращенные к ней. — Именно сегодня мне предстоит исполнить свой последний долг. Я думаю — за что плачу такой страшной ценой? Я знал борьбу, но не знал счастья победы. Я плачу за вас — я ничего не сделал, чтобы заслужить это счастье. Ничто не дается даром, любимая Анна Васильевна».
