— Учитель? Ха-ха… Прошли времена, когда учитель имел положение и вес. Просвещение стало теперь богадельней, кормушкой. Всякий неудачник, не годный ни на что, идет в учителя…
В знак сочувствия и жалости ко мне он долго качал головой и, наконец, отбросив надменность, произнес:
— Вот выпишемся из больницы, заходи ко мне, я поговорю с сыном, пристроит тебя куда-нибудь, сыт будешь. Дорогой мой… в нашем государстве либо власть имей, либо деньги… Позвоним, порекомендуем… сходим — и дело будет слажено. Устроит тебя в учреждение или еще куда…
Потом старик часто заговаривал об этом, напоминал о своем приглашении.
— Дорогой мой, один телефонный звонок, одно слово — и ты устроен: у моих детей всюду связи.
На вид это был пожилой человек лет пятидесяти-шестидесяти, изможденный, с седой шевелюрой и нервным, изборожденным морщинами лицом. Его положили сюда давно, задолго до моего появления. Несколько раз оперировали, но, кажется, это ничего не дало.
Из-под его одеяла спускался грязный резиновый шланг, избавлявший старика от необходимых вставаний и хождений.
На мое счастье, я был начисто лишен обоняния, иначе мне пришлось бы все время зажимать себе нос, как это делали остальные, проходя мимо его постели.
Может, именно это обстоятельство и было причиной того, что я стал самым терпеливым и самым частым его собеседником.
Судя по всему, ангел смерти Азраил уже распростер над ним свои крылья. Однако внешне старик был спокоен. Он хорошо спал, ел с аппетитом. У него была страсть поболтать о самых разных вещах. Он мог говорить часами, не ощущая никакого утомления.
С того дня как мы впервые поздоровались, старик вступил со мной в разговор с жаром человека, изголодавшегося по собеседнику. Я услышал много разных историй, печальных и веселых, рассказанных чистосердечно и трогательно.
Чаще всего рассказывал он о сыновьях:
— Так-то, дорогой мой, мать их умерла, когда они были мал мала меньше, в школу ходили. Что за дети были — как цветы!.. Вы не знаете… Все соседи, бывало, смотрели с завистью, нахвалиться не могли, а своих ребят только подзатыльниками награждали: «Будьте вы неладны! И вы дети, и они дети, а вот не дал господь благословения на вас». Ну, которые люди поумней, те понимали да похваливали меня: «Какой отец, такие и дети родятся. Воспитанные, ученые и вежливые. Сразу видно, чьи дети…»
Да, дорогой мой, все мои печали и заботы были только о них. Ни на минуту не переставал я думать о них. Сколько книг о воспитании прочитал и делал все, как написано. Благодарю бога — труды мои не пропали даром. Все они теперь в люди вышли. Если б ты только знал, сколько ко мне людей приходит, в ноги падают, просят: «Почтеннейший, во имя старой дружбы, не откажи в совете и милости…»
