— Тьфу ты черт! — вздохнул Виктор Степанович. — А я правда испугался.
— Да, тебе тьфу. Ты ее никогда не любил, а она у меня единственная родственница.
— Я не про то. Я думал, что умер кто-нибудь. А вещи — ерунда.
— А натерпелась сколько! Дом как свечка горел, — Вера Васильевна словно сама поверила этой выдумке, слезы у нее текли самые настоящие. — А без вещей как она будет жить? Ведь ничего не осталось.
— Написала она, что ли?
— Я на переговорный бегала. Она говорит, стою в одном халатике, больше ничего нет и все смотрят. Пришлите, говорит, сколько можете.
— Сколько?
— Рублей триста нужно.
— Ладно, пятьсот пошлем. Только не реви, а то опять печень заболит. Сейчас, что ли, в сберкассу сбегать?
— Сходи, я бы завтра отправила. А я пока ужин приготовлю.
Виктор Степанович перед уходом заглянул в уборную, способом номер два — бутылка в бачке, стакан там же утоплен — выпил полстакана. И даже крякнул от удовольствия, так хорошо пошло. Он подумал, что этот пожар даже очень кстати подвернулся, а то Вера бы педелю дулась, а так все сразу наладилось. Правда, пятьсот рублей — это сумма, ну уж ладно, тетка все-таки.
— Я быстро! — крикнул он от двери. — Может, пельмешек сделаешь?
«Ну это он много хочет! — подумала Вера Васильевна. — Да и не из чего пельмени лепить, сегодня столько забот, что даже в магазин не сходила. Или у него фарш уже куплен?»
Только в кухню пошла посмотреть — звонок, Тонька.
— Все в порядке, — сказала она, — отдала. Летун тоже удивился, что письма нет.
— А когда он летит?
— Сегодня, наверное. Но он сказал, что на днях обратно будет, за один рейс все не возьмут. А тут напрямую лету на военном самолете всего два часа. Так что ты готовься.
— Письмо я завтра на дежурстве напишу, мне в ночь идти. А ты не знаешь, какой магнитофон купить?
— Вместе пойдем.
— Это хорошо бы. А то я как его потащу? Но я тебя вот еще что попросить хотела. Может, ты узнаешь в милиции, как они новый паспорт дают, если потеряешь? Я боюсь чего-то.
— А за границу ехать не боишься?
— Да тихо ты. Чего ты орешь?
— Ты мне еще креп-жоржет должна, — сказала Тоня, — за это письмо.
— Дам, не бойся.
— А за милицию что дашь?
— Какая ты ненасытная, право. Даром даже плюнуть не хочешь.
— А чего же ты сама не идешь?
— И за милицию дам. Не веришь, что ли?
— Верю. Но лучше бы сейчас.
Пришлось Вере Васильевне опять чемоданы доставать, иначе Тонька не отстанет. Креп-жоржет она сразу: забраковала — цвет не ее, ей голубое не идет, она черная.
