Она хохотала уже на краю, а он рвал на части её как в раю.
Не бойся, малыш, когда станет тепло - это просто текёт из тебя долгожданная предназначенная для этого кровь. Если ты ещё не умер, то зачем же и на хуй тогда ты и жил!
Из неё выходил потоками сок погибающих в море огня берёз, а он бился трепетным свирепым насильником над её теряющим формы и ограничения телом. Боль входила резко волнами и тоской сердечных приступов и надрывов. И никогда никогда никогда нельзя было и не надо уже больше возвращаться назад! Она смеялась как совсем маленькая и трогала кончиками окровавленных изломанных в боль пальчиков его, единственного, ненаглядного, любимого. Чтобы щекотно, чтобы знал, чтобы знал, чтобы знал!
Ему тоже было немного трудно и немного смешно, но он держался из последних сил и не оставлял ни на мгновение её крошечное обезумленное в кровь счастие!
Ведь она же оторвана, моя маленькая, твоя голова, почему же ты не говоришь, что тебе же совсем больно, а только смеёшься, как будто совершенно не можешь уже прожить без меня? И целуешь меня своими посиневшими прохладными губками. Чтобы знал, чтобы знал, чтобы знал! Ведь твои глазки выколоты горячим кинжалом, ведь твои маленькие руки сожжены напрочь геенной, а ты смеёшься и смеёшься мне своими любящими безумными глазками и любимей их не бывает и твои лапки ласкают и ласкают моё заходящееся по тебе в вечном клёкоте горлышко!
Её разорванный животик исторгал из себя смех и внутренности, и над ним никчёмно хлопотало паутинкою, глупою паутинкою, небо. А ей было право совсем уже не до того. Она смеялась так, что звёзды раскачивались в небе качелями и не одному подлунному миру пришёл пиздец. А он терпеливо и озабоченно чем-то глубоким своим надрывал в ней самые тончайшие капилляры её подкожного пространства и нежной души. Небо было совсем рядом, а она умирала насовсем, навсегда, в его объятиях. Она не умела смотреть больше в раненное низачем небо. Она смотрела только ему в глаза. Он понимал и очень заботился. И заботливо раскладывал её на составляющие, чтобы ей это в последний обязательно раз - так страдать. Если тебе будет больно, скажи обязательно, маленькая. Молчит маленькая моя. Может быть потому, что нет больше окровавленного и тщательно прожёванного милого язычка, а может это такая картинка, когда прыгаешь на одной ножке и ничего ничего ничего не болит. И она не говорила и не говорила ни капельки ничего. От её радости сошло с ума небо и она не смогла больше дышать. Тогда он разорвал ей пальцами когтей лёгкие, чтобы ей стало легче и ей стало так легко, что жить было больше и не надо…
