Одна из наших учениц приходила в восторг, затягивая других ребят под воду во время купания. Позднее у нее развилась фобия в отношении воды. Хотя она хорошо плавала, она никогда не заходила в воду там, где глубина превышала ее рост. А произошло вот что: она столько раз в фантазиях топила своих соперников, что теперь боялась возмездия — в наказание за мои мысли я утону. Маленький Альберт обычно приходил в ужас, когда наблюдал с берега за тем, как плавал его отец. Альберт боялся, потому что часто желал отцу смерти. Это страх нечистой совести. Понимание того, что ребенок в своих фантазиях убивает людей, не столь шокирует, если мы осознаем: для ребенка смерть — просто удаление с его пути человека, которого он боится.
Мне приходилось видеть взрослых, бессознательно убежденных в своей ответственности за смерть отца или матери. Страхов такого рода было бы меньше, если бы родители воздержались от возбуждения в ребенке ненависти — криками и битьем — и вытекающего из нее чувства вины. Так что сотни школ, в которых до сих пор применяются телесные или другие суровые наказания, наносят детям непоправимый вред.
Многие люди в глубине души уверены, что если детям нечего бояться, то они не станут хорошими. Но хорошие качества, вызванные боязнью ада, полицейского или наказания, вовсе не достоинство, а просто трусость. Достоинства, которые проявляются лишь в надежде на вознаграждение, похвалу или рай, — род взяточничества. Современная мораль делает детей трусами, заставляя их бояться жизни. Именно этот страх лежит в основе хорошего поведения дисциплинированных учеников. Тысячи учителей прекрасно делают свою работу без всякой необходимости устрашать учеников наказанием. Остальные — некомпетентные люди, неумехи, которых надо гнать из профессии.
Случается, дети принимают наши ценности только потому, что боятся нас. И что же это за ценности у нас, у взрослых! На этой неделе я купил за три фунта собаку, за десять фунтов инструменты для моего токарного станка и табаку на пять гиней. И хотя я много размышляю о пороках нашего общества и осуждаю их, мне не пришло в голову отдать свои деньги бедным. Поэтому я и не внушаю детям, что трущобы — мерзость мира. Раньше я это делал, пока не осознал, какую чушь несу.
Самые счастливые из известных мне семей — те, в которых родители честны и откровенны с детьми и не морализируют. В таких семьях детям неведом страх. Отец и сын там друзья, и такая атмосфера благотворна для любви. В других семьях любовь убивают страхом. Надутая важность одних и принужденная уважительность других не пускают любовь в семью. Навязанное уважение всегда связано со страхом.
