…Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгуз, и друг степей калмык…
В своих путевых записках по Кавказу Пушкин оставил запись: «Осетины — самое нищее племя на Кавказе». Не смею с тобой спорить, ратоборец. Так было… Но если б теперь ты мог промчаться по дорогам моей Осетии…
Не скрою: так же, как при тебе, восходит солнце и заходит оно; так же, как при тебе, сверкают алмазы наших ледников, но там, где при тебе были лишь дебри, теперь поднялись наши высокогорные санатории, а где парили орлы, разбиты альпинистские лагеря. Где рос «мох тощий» да «кустарник сухой», стелется розовый пух мичуринских садов и пасутся стада наших колхозов. А в ущелье, где таился когда-то твой нищий наездник, где на скрипучих арбах волы тащили путников, сейчас мчатся «Победы».
А Терек, что поразил тебя неистовым гневом, покорен теперь человеку. Высокогорные плотины электростанций укротили его буйный нрав. Люди, которые гнездились в горах, нищетой которых ты был потрясен, живут теперь озаренные светом лампочки Ильича…
Не голословен мой спор с тобой, Пушкин. Я потомок тех нищих осетин, что поразили тебя убожеством когда-то… Та осетинка, что из-под черного платка не смела поднять скорбных глаз, теперь хозяином шагает по аудиториям Ломоносовского университета, со сверкающей эстрады Московской консерватории, не робея, поет арию Антониды. Видишь, дерзаю и я писать на твоем языке…
«Что случилось?» — спросишь ты меня. Не обессудь, не сумею коротко ответить, рассказать не сумею.
Что случилось с Россией твоей, с нашей родиной большой…
Поверь, теперь бы ты был потрясен не нищетой, а дерзостью человеческой мысли: реки, которым с сотворения мира повелено было течь в одном направлении, повернули русла туда, куда им повелели. Не удивляйся, знойные пустыни, где зеленый вихрь смерти пожирал жизнь, теперь шумят молодыми побегами наших лесов. Пройдет немного лет, и прилетят туда птицы, совьют гнезда, прозвенят ручьи, и изумленная луна увидит свой лик в голубом роднике…
А человек! Человека б нашего ты и вовсе не узнал. Были дни… Молодая девушка сама всходила на эшафот, юноша ложился на амбразуру, закрывая пулемет; старуха, не дрогнув, поджигала хату, что годами складывала по кирпичу. Ребенок, умирая от голода, делился крошкой хлеба со стариком. Рать за ратью уходили войска, умирали… И все это ради человека, чтоб сделать человека просто по-человечески счастливым на земле. Это твоя Россия, наше отечество стало родиной угнетенного, измученного человечества. Горьковский Данко сжег свое сердце, чтоб осветить человеку дорогу к счастью. Великий человеколюб Толстой, желая помирить человека с человеком и не найдя путей их примирения, в отчаянии воскликнул: «Не могу молчать!» Как горд он был бы сейчас судьбой великого отечества.
