И в ту минуту он стал похож на того неуемного вихрастого Володьку, которого я выгоняла из класса за шалости.
— Почему нельзя? — сказала я. — Можно даже больше, чем ты замышляешь. Ведь все в твоих руках.
Он с благодарностью посмотрел на меня. В лунном мареве тихо шептались травы.
— Но если сказать правду — трудно мне порой, труднее даже, чем было на фронте. Никогда не работал человек так, как работает сейчас. Вон за тем курганом работает бригада стариков. Я не звал их, сами пришли. Мать говорит, что у земли своя душа есть, и эту душу понять надо, а если поймешь, то она никогда не подведет…
— Не плачет мать больше?
— Нет, — улыбнулся он как-то особенно ласково, — все проверяет, хорошо ли работаю.
Он швырнул в воду камень.
— Год должен быть хорошим. Опять мы богатыми станем. Вот река, — какая сила под боком. А дороги какие можно проложить! Только надо захотеть по-настоящему. На фронте, бывало, скажет бригадный инженер: «За ночь дорогу проложить, мост починить». И мы такое делали, что, кажется, не под силу человеку. Эх, мне бы сюда нашего бригадного инженера! — мечтательно воскликнул он, сдвинув фуражку на затылок.
В эту ночь Владимир был удивительно словоохотлив, я никогда не знала его таким.
— Хочется, чтобы у нас всего было много и чтоб самое лучшее. Потому я, однорукий, и в председатели колхоза пошел, чтобы самому проверить, что человек может сделать, если захочет, если все силы отдать, как на войне отдавали.
Он взъерошил светлые волосы и, подвинувшись ко мне, сказал тихо, как бы поверяя тайну:
— А в душе у меня такое волнение… верите, мне от него трудно, ой, как трудно.
— Это хорошее волнение, очень хорошее…
В это время к нам подошел молодой, невысокого роста мужчина в сапогах и косоворотке.
— Знакомьтесь, — сказал Владимир, — это наш агроном. Тоже фронтовик.
— Ну как, поедем или ночевать будем? — спросил агроном, и я услышала в его низком басистом голосе певучий говор украинца.
— Ночевать, — ответил Владимир. — Покажем завтра учительнице весь колхоз. Пусть посмотрит…
Мне захотелось рассказать этим двум замечательным людям, осетину и украинцу, хозяевам этих земель, как на этих холмах жили их отцы и деды — в неодолимой нужде, в бесправии и кровавых распрях…
У курганов паслись стреноженные кони, над горами обломанным колечком висела бледная маленькая луна. Звенела река, серебром отливали поля, темной стеной вдали тянулись леса — наши леса, наши поля, наши реки.
И захваченная мечтой своих юных собеседников, я, позабыв о своих сединах, мечтала вместе с ними: вот в голубизну неба поднимается мрамор, гранит покрывает улицы, ярче звезд сверкает всюду электричество, нежным белым пухом цветут наши сады…
