Уже синий вечер. Едва белеет раскрытая книга, а на грузовике всё твердят немецкие слова. Довольно бы, господа, - слышите, как звучит вечер и звезды, высокие и туманные, выступили робкими, мерцающими толпами... Довольно бы, господа!
Der Garten ist grün, der Garten ist grün... доносится мне вслед.
Люблю я вечером идти синеющими улицами.
Красными точками горят навстречу папиросы. Голоса звучат утихающим рокотом. Развалины стен тихо светят - синие, слушающие.
Синий вечер прислушивается и все слышат его чуткое и осторожное дыхание. Слышит и засыпающая пыль и мраморные тюрбаны в бурьяне и серые, поскрипывающие, как ветхие старики, греческие дома и люди.
Музыка синего вечера пуглива и отлетает от громкого говора, от топота, от тряской дроби телег. Музыка вечера пуглива и потому так осторожно и так чутко звучат голоса и люди проходят так тихо, без топота, и потому так мягко тлеют огни папирос.
На каменных ступеньках у серых домов и по откосам у турецкого кладбища сидят чуть белеющими стайками солдаты. Они слушают вечер и их вечерний говор мягок и тих. Кто-нибудь рассмеется, но и смех негромок. Смех, как тихий плеск на темной заводи, когда расходится серебристыми кругами вода от играющей серебристой плотвы.
Все призрачно и всё нежно в засиневшем воздухе. Я слушаю обрывки мягкого русского говора, и слагаются они в какую то вечернюю песню. Иду и хочу найти, подобрать весь трепет аккордов этой песни и не могу, и больно мне, что не могу.
- Завтра нам по наряду идти, - слышится из синеющей мглы.
- И была она вся беленькая и мерси по-французски говорила и всё как следовать. Познакомился я с ней в Одессе. Ну, хорошо...
- Да его шашками красные зарубили. Буденовцы наскочили. Крошили нас - страсть. А он остался под конями.
- Я в дозоре лежу, а она идет на меня, так на меня и загибает полем. Старушка. По луне мне видно. "Солдатик, говорит, не стреляй, дай напиться". Я дал, а сам ее ругать: "Как ты сюда попала?". - "Из-за Днепра, по плавням. К сыну. Сын у вас в белых служит". Я тогда ей и говорю: "Иди ты, баба, в штаб дивизии"...
- Стояли мы под Каховкой. Пехоту трепали...
- А что я вам скажу: говорят все государства пойдут в Рассею порядок ставить...
- Говоришь ты, овсы. Овсы может у вас и хороши, а у нас в Мелитопольском ты видел - пшеница какая...
Слушаю я вечерний говор солдат, и кажется мне, что так же, по синему вечеру мягким говорком гуторили о стоянках, о штабах дивизии, о походах и Скобелевские солдаты, в лагерях под Ташкентом, и пудреные гвардейцы императрицы Елисавет у походных шатров под Берлином, и усатые карабинеры Александра I, кругом костров, на мостовых Парижских предместий...
