Потом была запись альбома. Тяжелая, долгая, мучительная. Чуть окончательно тогда не разбежались. Но — записали. Заказали обложку, отпечатали сотню экземпляров, развезли по рок-магазинам, ларькам. На продажу брали альбом неохотно, первым делом спрашивали: «А что за лейбл?» — «Сами», — поначалу гордо отвечали парни. На них смотрели с усмешкой: «И вы думаете, неизвестную группу с неизвестным лейблом будут расхватывать?» Действительно, покупали диски очень неохотно.
И несмотря на все попытки (вялые, правда, какие-то неправильные) пробиться, обрести известность, «Антидот» оставался одной из сотен подобных групп. Раза два-три в месяц играли в клубных сборниках, пару раз удостоились сольников, но было продано всего несколько билетов, и с тех пор о сольниках речи не заводилось… Продолжали репетировать, делать новые песни, ругались, спорили…
В юности Дробов был уверен, что двадцать лет — это огромный срок, по существу, — вся настоящая жизнь, и вообще век человека, огрубляя, делится на три части, каждая длиною по двадцать лет.
Первые двадцать — подготовка, вторые — активный период, а третьи — увядание. Представить себе человека после шестидесяти было трудно, старики казались Дробову не совсем уже людьми: так, ждущие смерти существа. А уж представить себе рокера-долгожителя было вообще невозможно.
Начиная заниматься музыкой, Дробов посмеивался над стартовавшим как раз в то время парадом юбилеев: двадцатилетие «Машины времени», «Аквариума», десятилетие «ДДТ», «Центра», «Пикника», «Звуков Му», «Наутилуса», «Крематория», «Алисы», «Браво», «Коррозии металла», «Гражданской Обороны»… «Монстры, блин. Настоящие года за три успевали встряхнуть болото, а эти…»
А как получилось у них? Вот и их группе двадцать лет. И что? Ничего не встряхнули, так, повибрировали в болотной жиже, замирая на долгие месяцы… Хм, месяцы долгие, а двадцать лет пролетели стремительно. Что запомнилось, что можно выудить? Даже не из скудной истории группы, а вообще из его этой, как он когда-то считал, настоящей жизни?
Как в последний раз насели родители, чтобы куда-нибудь поступил. Дробову тогда было двадцать шесть. «Другой возможности бесплатно учиться уже не будет! — говорила мама. — С двадцати семи — только за деньги. Нужно ведь профессию иметь, сынок!» Он тогда и сам подумывал об этом — «без образования» ему действительно мало что светило. Но как это — учиться вместе с семнадцатилетними? Стыдно уже… И в общем, не стал никуда поступать, пережил эту возможность.
