o:p
/o:p
Откуда у тебя еврейский нос?
o:p/
Каким макаром у тебя пророс?
o:p/
Или кой чёрт его тебе занес?
o:p/
Скажи, не мучь, откуда этот нос?
o:p/
o:p
/o:p
Откуда у тебя французский шик?
o:p/
Не от духов же, которыми ты пшик
o:p/
За ушками вдруг сделаешь ты пшик?
o:p/
Скажи, не мучь, откуда этот шик?
o:p/
o:p
/o:p
Откуда у тебя английский драйв?
o:p/
Который изменил тебе всю лайв?
o:p/
Не лучше слушать здесь собачий лайв?
o:p/
В известном смысле — ночью это райв.
o:p/
o:p
/o:p
А все же лучшее в тебе, поверь,
o:p/
Что не закроешь на ночь эту дверь.
o:p/
Так положись на русский наш авось,
o:p/
И я приду, любимая? Не бойсь!
o:p/
o:p/
Собачий «райв» — не преувеличение: лефортовские кабыздохи сбегались к дверям мастерской Саши Луцевича, ведь жена Саши — Соня-рыжик (молчунья и вегетарианка) плакала над бродячими псами и единственное, чем жила, — миски, блохи, щенки, перебинтованные лапы, паломничества к ветеринару. Саша мрачнел, но Саша платил. (Позволяя себе телефонную шпильку: «Приходите. У нас снова собачья свадьба...»)
o:p/
И это был единственный повод для раздоров — Луцевич ревновал Соню к псам, но главное — боялся, что соседи отправят донос, тогда турнут из мастерской, где они были — нет, не на птичьих — на собачьих, как говорил Саша, правах. К слову, так и вышло. Соседи накатали четырнадцатистраничный донос, правда, уже после кончины Сони-рыжика. Но ведь Саша продолжал подкармливать собак...
o:p/
Словом, весело. И стишки подходящие. Тогда почему самые печальные люди на фото — Аполлонов (у него какая-то непривычная складка у рта — она его портит) и Мария Розен (ее глаза не горят, как свечки, а скорее тревожно мерцают)? Она же не пострадала от телоприкладства? — как пошлил Вадик. Естественно, не в присутствии Аполлонова (рожеприкладство ведь случается и между друзьями).
o:p/
А Ромушка гигикал, что первоначально строчка была смелее: «Ложись со мной, любимая, не бойсь». Готов поверить. Ванечка написал бы и похлеще. Но только не Марусе Розен.
o:p/
«У них, как у Тристана и Изольды, отношения в большей степени взаимно духовные», — проблеял Сильвестр Божественный, разглядывая фотографию. «П’авда?» — и я увидел, что Ромушка до сих пор не может простить Марусе восхищенный взгляд на Аполлонова: она всегда смотрела на Ванечку только так — говорил ли, молчал ли он, уносился куда-то далеко, обращался ко всем (чуть опираясь на локоть, лежа на тахте) — «Касатики мои...» или шуршал в ухо какой-нибудь поклоннице-хохотушке: «Ты, дурочка, хочешь поехать посмотреть речку Каменку в Суздаль? Я два раза не предлагаю...».
o:p/
