тридцатых. Например, стоит ли воздвигать статую Ленина-карлика, которая лопнула с кваком, когда немецкая бомба разорвалась в полкилометре? Или латать чрево гостиницы, построенной в тридцать седьмом? — псковичи из суеверия ее обходили — пахла тюрьмой, пахла арестами командированных простофиль под утро... А рапортовать в безглазую Москву о возросшей по сравнению с 1913 годом этажности Пскова — стоит ли? И отзывать реставраторов из главного собора только потому, что он стал снова действующим? И возмущаться, что он, Сокольский, набросал план восстановления храма, приспособленного для венерической больницы? Благо, вторые стены больницы строили спешно в 1920-е из какого-то дрянца, и они просели, как переносье сифилитика, припоздавшего с излеченьем. Там, где пели пять куполов, где ангелы в снежных хитонах спускались со стен, где от кадильниц танцевал аромат аравийский, где венчались родители Юрочки в 1908-м, теперь кололи в седалища, гнуся: «Расслабьте, товарищ, попу. Ну!»
6
Что бы ты вспомнила из путей-дорог, какими вы ездили, какими ходили? Он показывал тебе город, как семейный сундук. Он показывал псковские земли, псковские дали.
Ты помнишь, как спали в ничейной лодке в Старом Мтеже? Утром он отнес тебя на руках в белую воду Чудского озера. Ты кричала, ты фыркала. Он голосил экспромты про воронье крыло твоих волос, пока ты высушивала их над кашляющим кострищем. Да, бывает счастье во всеми покинутых далях. Валяться на желтой траве, например. Следить за пыхтеньем, например, буксира. Чавкать из котелка. Считать оводов.
Он придумал тебе платье из рыболовных сетей с бубенцами-сигнальцами. Ну конечно, ты будешь дуться за такую фривольность. А смотреть в теплое небо? Этому — надо учиться? Или просто голову смело закинуть?
Помнишь, он крикнул: «Прыгай, Люша! Лети!» — когда вы стояли на краю Труворова городища, а внизу гукали ямы, овраги. Помнишь, как перемазались грязью у Гологляг? Как взбирались, помнишь, на варяжский курган у Хрячовой Горы и ливень был ветхозаветный? Он потом смеялся, что у тебя физиономия в холодных каплях, — вы стояли, обнявшись как цуцики, под гнилым навесом, и Юра играл с тобой в догадайку — ты в ту пору еще плохо знала терминологию средневекового строительного дела. Щеки? Да! — прыгало твое сердце — он любит тебя. Нет, щеки — это внутренние стенки по сторонам крепостных зубцов-бойниц. Кулаки? Да — кулаки у Юры были что надо — он в 1920-е успел побыть штукатуром и каменщиком в вольных нэповских артелях. Нет, кулаки — это штыри петель для ставень. Козуля? Ты, пожалуй, с обидой решишь отмолчаться. Ну конечно: козуля — скамья из колоды на четырех ногах-сучьях. Перси? Как будто не знаешь — грудь города, оборонные стены Пскова, контрфорсы, если тебе угодно. Нет, милая, нет. Перси — чтоб целовать тебя в перси. Разве перед такой мокрой курицей устоишь?
