Сколько я писал о мерзости посттоталитарной России, а у Елены это сильней, эпичнее:
В городе сняли трамвай,
Не на чем в рай укатиться,
Гнусным жиром богатства
Измазали стены.
Новый Аларих ведет войско джипов своих.
Серою бедною мышкой
Искусство в норку забилось,
Быстро поэзия сдохла,
Будто и не жила.
Сколько в этой нарочитой грубости горечи, силы! Напускное презрение от безмерной любви.
15 июня,вторник, 9 утра.
Вот уж будет два месяца, как хлещет нефть в Мексиканском заливе (после взрыва на буровой скважине компании «Бритиш Петролеум»). Саша Жуков говорит, что всегда удивлялся, как это до сих пор ничего еще не рвануло, и для себя объяснял это чрезвычайно высоким качеством амер. технологий и их исполнения. Но вот произошло, случилось, обрушилось, взорвалось — урон фауне, флоре, моральному и житейскому состоянию американцев Флориды, Луизианы и др. соседних штатов невосполним. Это теперь — открытая рана в теле Америки и человечества в целом. Из тех — что не заживают, или уж во всяком случае ноют до смерти. (Хотя заблокировать утечку клятвенно обещают к середине августа.)
«Русский мальчик»: просыпаюсь, и первая мысль — о катастрофе в Мексиканском заливе.
Искусство Средневековья… Например, иконопись, дученто… Поразительное соединение примитивизма и завораживающей красоты. Знаем, сколько там было вероломства, изуверства, чисто физической боли… А оно — словно послание ангелов — нам, деградантам. И если бы мы могли послать имсвоеискусство туда, в прошлое, они бы решили, что душа человеческая оскотинилась и уже в аду. Изумлению и (справедливому) омерзениюих — к намне было бы предела.
18 июня,пятница.
Вчера рассматривал альбом дученто, и под утро (под впечатлением еще и дождя) сложилось стихотворение. Я давно уже перестал испытывать после написания прежний щенячий восторг: «голос» не диктует, а с большим трудом удается его расслышать, добавляя что-то и от себя. И все же: вчерне готов триптих памяти Лены Шварц.
20 июня,воскресенье.
Какое замечательное четверостишие Фета (40-х годов):
Полуночные образы стонут,
Как больной в утомительном сне,
И всплывают, и стонут, и тонут —
Но о чем это стонут оне?
Трижды повторенноестонутв одной строфе. Правда, в следующей строфе какая-то комичная прутковско-бенедиктовская гиперболизация:
Полуночные образы воют,
Как духов испугавшийся пес
и проч.
Давидитли Фет описываемое?
И только в небе, как зов задушевный,
Сверкают звезд золотые ресницы
Не бывает «золотых» звезд, все «серебряные». Не понимаю, что было у Фета в голове в эту минуту — явно не картина ночного космоса. Он не
