Или обращение прокурора к Алеше: «С моей стороны я желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще большим злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения…» А из этого — весь Милюков.
27 мая, четверг, 15 часов.
Паша Крючков на днях обронил: «Скоро Бродскому 70, представляю, сколько же будет вони». Так и вышло.
Катя Андреева, длинношеяя дикторша Первого канала: «Сегодня 70 лет Иосифу Бродскому, последнему великому русскому поэту» (свят, свят, свят).
Людмила Штерн (на том же канале): «Был ли Иосиф бабником? Не думаю. Женщин он любил, и они его любили. Но бабником…» (раздумчиво). Ну и проч. в том же духе. Смесь гомерических похвал с «эксклюзивом».
Поэзия Бродского — спутница моей жизни. Но тем более вызывают досаду его пропагандисты, указующие молодежи и шире — на Бродского как на… «делать жизнь с кого». Человека неопытного — в растленном мире — его поэзия, боюсь, не поддержит.
29 мая.
Февралистское Временное правительство — это коллективный «карамазовский» прокурор. И представление о правде реальности было у него такое же, как у этого адвоката. Как же знал Достоевский русского либерала! Весь процесс над Митей —провидениебудущего исторического сценария.
И вполне в духе карамазовского прокурора они верили — иногда чистосердечно — всвою версиюРоссии. Но Россия была (как и Митя) стихийна и не красноречива (в отличие от либеральных ораторов).
Причем правдоподобна-то именноверсия, а не реальность. Все здравомыслящее — за версию. И тем не менеереальность— другое. Версия правдоподобна, реальность фантастична. Это в «Карамазовых» показано гениально.
1 июня,530 утра.
Вчера вечер памяти Саши Сопровского на Петровке. А потом долго брели с Павлом Крючковым предночной Москвой,новодельной, но теплой, майской, поблескивавшей стеклом, огнями. Днем весь этот новодел, конечно, привел бы в ужас, а тут даже и ничего, тем более, когда под шофе. Поспал часа три. А сейчас птичий разнобой, рассвет, и, видимо, ясный (а впереди летний жаркий) день.
…Это та Москва затемно, которая так возбудила Пастернака, когда он приехал на авто из Переделкина на премьеру «Марии Стюарт» («Вакханалия»). Правда, то была ранняя весна, а тут первая летняя ночь... Дошли аж до Минина и Пожарского, потом Александровским садом, потом мимо университетских решеток, старых, с утерянными звеньями, но жирно-черных… Людям книжной культуры, поэзии — нам было по-родственному уютно вместе.
