Она все-таки «зверь-цветок», а они — математики. И хотя в литературный социум она была в последние годы вписана намного благополучней меня, онапо существуодиночка.
30 с лишним лет назад на Валааме… И вот сегодня, сейчас, под сводами парижского Александро-Невского храма отец Анатолий поминал — по моей записке — новопреставленную рабу Божию Елену.
Когда Лене было лет 15-16, ее, знаменитую уже ну хотя бы строчкой «О море Черное, тебя пересолили», познакомили с Иосифом Бродским. Двадцатитрехлетний мэтр спросил юного вундеркинда, какая часть «Божественной комедии» ей особенно по душе. «Конечно, „Чистилище”» — ответила Лена.
14 марта,воскресный день, 740 утра.
Значит в Москве около десяти. Так что тело Елены, видимо, уже в храме. Сейчас еще в последний разтело, лицо, которые я с такой нежностью вспоминаю. А через 2 — 3 часа останется только пепел. (Гениальное стихотворение о кремации любимого человека у Бориса Слуцкого.)
В интернете воспроизводятся одни и те же фото — их очень мало осталось после пожара несколько лет назад (когда ее комната вся сгорела, а соседняя, мамина осталась целехонька). Кто же туда теперь въедет? И куда денут всё ее и —мамино, которое она так берегла?
Вчера на Дарю ко мне подошел знакомый по Кламару продюсер (гламурной халтуры Лунгина «Рахманинов»):
— Вернулись к нам из России? Поздравляю. Там теперь одни воры, бандиты и сумасшедшие.
Приталенный, как бы чуть маловатый по последней моде пиджачок, все, видимо,бутиковое. Но вот же привел на литургию и поминовение усопших троих маленьких сыновей.
— Будем делать с англичанами «Анну Каренину», грандиозный проект…
«То что было Иваном, то что было Петром»… А теперь и точто было Еленой.
1720. Ну, вот и сожгли Лену (сейчас говорил со Стратановским по телефону). Ну, ничего, поминальные записки тоже сжигают в тазике на церковном дворе. (Сам сжигал, когда сторожил в Никольском.)
19 марта,пятница.
«Она ведь была с искрой гениальности. Поклон ей улетающей», — написал мне Дм. Бобышев.
«С искрой гениальности» я зналтроих(а их и не было и нет больше). Первый хоть своей смертью и обжег, но случилась она где-то далеко, а здесь так громко «скорбели» о нем лицемеры и межеумки, что мешали оплакать. Смерть Солженицына, его утрата — личное и культурное горе, но сами похороны носили постановочный характер — с присутствием проходимцев из высшего звена власти, военным салютом; но боль во мне и сегодня.
И вот Лена; где-то горсть пепла от нее.
