и тяжкие беды
по сердцу прошли.
Россия, не плахой
ты виделась мне —
дырявой рубахой
на сером плетне,
как будто бы шпалы
не пали ничком —
с Москвы до Байкала
стояли торчком,
а поверх — деревья
и терны стерни,
как будто отрепья
великой страны…
Россия, спасибо…
Грубя и любя,
шепчу тебе, ибо
я видел тебя.
* *
*
…За дверью снег
скрипит протезом,
бредет мороз, как пес цепной,
по кругу,
звякая железом,
распугивая пацанов.
А мы,
калечась и бинтуясь,
в тылу зимы, как подо льдом,
отбарабаним, отбунтуем,
отмельтешимся,
а потом
земля,
как мальчик после тифа
глаза зелёные откроет,
и кто-то скажет,
подняв брови:
«Смотри, как тихо…»[1]
* *
*
Шлёпать по отечественным хлябям
и мычать о дали голубой,
очевидно, можно даже с кляпом,
сляпанным себе самим собой.
Мне надоедала та замазка,
я кусками, с кровью — отрывал,
зря в больнице имени Семашко
что-то в горле доктор зашивал.
* *
*
Я годы зачислил в утраты,
я счёт потерял трудодням!
А голубь, как ангел бригады,
в обед опускается к нам.
Он бродит и хлеб подбирает,
над ним доминошную кость
Морозов с размаху вбивает
в столешницу, словно бы гвоздь.
Приподнято всё-таки длится
обыденный этот обряд:
возвышенны чёрные лица
и мерно ладони гремят.
Размыслишь — а всё-таки лестно
вот в этих пенатах стальных
быть чёрною костью, железно
стоящей в ряду остальных.
И ценишься тут не по числам
побед или прожитых лет —
а тем, что вколочен со смыслом,
что лучшего выбора нет.
НА ГРАНИ СПРАВЕДЛИВОСТИ И БЕЗДНЫ
Недавно, разбирая свой архив, я нашёл интервью, которое брал у Сергея Белозёрова много лет тому назад. Вот что он рассказывал мне о своих бедах конца 1970-х: «После того, как меня выгнали из «Комсомолки», я жил в Москве, ночевал на вокзалах, подрабатывал в редакциях, ездил в командировки аж в Сибирь. Я каждый день обходил все редакции по Садовому кольцу в поисках заданий…»
Есть разные версии «казанской трагедии» Белозёрова. Очевидно одно — он бросил успешную работу (в 1977-м Белозёров был направлен собкором «Комсомольской правды» в Казань), расстался с семьей и пропал. Жена объявила Сергея в розыск, его признали «безвестно отсутствующим» и заочно развели.
Несколько лет Белозёров внештатничал во всевозможных газетах, переезжал из города в город, много пил и неуклонно шёл ко дну. В то же время его нигде не опубликованные стихи с восторгом читали в узких кругах, в том числе — в среде студентов и преподавателей Тульского пединститута. Там, в Туле, Белозёров и познакомился с молодой, аристократичной студенткой Ольгой Подъёмщиковой, которая решила посвятить ему свою жизнь.
