— Кто же будет мазь заговаривать?
И тогда вышел вперед Арчил Гомартели, черноволосый, почти шестнадцатилетний, и сказал:
— Я умею мазь заговаривать, у меня гомартелевский голос!
И люди поверили ему и разошлись. И надо же — все потом говорили, что Арчилова мазь — еще лучше!
Вот и тогда, когда невеста сбежала в заляпанном платье, Арчил протянул вперед руки, как дирижер к своему оркестру, и сказал:
— Дорогие гости, прошу всех за стол! Выпьем за Ксению! Дай бог ей счастья!
И гости расселись под тутовым деревом и подняли бокалы.
Разве лев, раненный, плачет у всех на виду?
— Вон она, Ксения! — сказал однажды Арчил маленькому Ачико и указал куда-то в толпу. — Ошибка весны моей жизни.
— Кто? — встрепенулся Ачико. — Где?
Арчил поднял его на руки, и Ачико сказал, что видит большую тетю.
— Большая ошибка весны моей! — рассмеялся Арчил.
12
Тенгиз Гомартели, женившийся, по ошибке, на одной сестре вместо другой, вернулся с войны. Нора ходила с ним по городу, держа под руку. И сердце ее наполнялось гордостью. Наверное, это и есть любовь — когда ты гордишься мужчиной, с которым идешь под руку. А рядом едет на железном велосипеде маленький мальчик — продукт любви, неопровержимое доказательство, факт. И все смотрят на вас с завистью.
Женщины действительно смотрели на Нору с завистью. Война лишила их мужчин, как весны. И молодость таяла, как снег. Женщины стригли волосы коротко, а в губы вставляли папиросы. “На папиросы я не сетую, — везде висели плакаты, рядом с портретами Сталина, — сам курю и вам советую!” Закуришь от такой жизни, конечно, — любви нет!
Пепела не курила от отчаяния — она все ждала. Пропал без вести — это еще не умер, так она для себя решила. И волосы не стригла, хоть и боялась, как и все, вшей. Она уложила косу на голове, как корону. И имя свое, глупое, — “Пепела” по-грузински “бабочка” — она не сменила. А то как же Коста ее найдет? Хотя люди избавлялись от своих даже революционных имен. Исчезали всякие там Баррикады и Электрификации. Мэлоры, впрочем, еще остались — Маркс! Энгельс! Ленин! Октябрьская Революция! Но их, как вообще мужчин, было мало. А Пепелино имя сменилось на прозвище — “старая дева”.
Когда Тенгиз вернулся с войны, он увидел Пепелу первой. Хоть они с Норой стояли рядом. И замер от ужаса. Она — его богиня? С птичьим гнездом на голове?
Потом он перевел взгляд на Нору. Похудела. Высохла вся. И теперь они с сестрой почти не похожи. И отец сдал: носит чужую руку в кармане и слезы текут без конца. Маленький черноволосый мальчик бросился к Тенгизу:
