Плантации какие-то да рвы.
В гостинице уже, пожалуй, ужин…
И чичероне нет для дураков.
Где автохтоны? Эллин, иудей,
Латинянин, этруск, осман — вы где же?
Пришлось вернуться всё-таки назад,
К развилке. Не такой уж я злодей,
Чтоб не спросить у тьмы: “Камо грядеши?”
И ночь мне приоткрыла звёздный сад.
Сиял ошую месяц. От него
Дрожало море… И сомненье “где ж я?”
Рассеялось. Так вот он, верный путь.
Пусть Древний Рим готовит торжество —
Улиссова держаться побережья,
Домой уж доберёмся как-нибудь.
И точно. Четверть часа — и огни
Ковчега засверкали из-за пиний.
Там кров и хлеб с насущной ветчиной.
Чужие ли, мои… Сошлись все дни
На перепутье Аппиевых линий.
Итак, я на Итаке. Все со мной.
Поле Чудес
Был бы не более страшен,
Ясен бы — что за краса!
Басен, кренящихся башен
Миру нужны чудеса.
Разве Зиждитель во мраке
Столь же бывал нерадив?
Див не хватает зеваке,
Всё б ему — чуть искривив.
Точно бы рухнула… Папы
Вскинулись: где эскулапы? —
Старческий пыл теребя.
Перед печалью земною
Твёрдость нужны с прямизною.
И укрепили тебя.
* *
*
Шавка забрешет, забрезжит авто,
Всшипнут под шинами лужи.
Некто, пока он ещё не никто,
Слушает то, что снаружи.
Ливню ночному не скажешь: утри
Слёзы… Ему всё равно ведь.
Лучше не слышать того, что внутри.
Жизнь — ни к чему не готовить.
Спят… Но извлечь их оттуда — пустяк!
Спящих… И старорежимный
Бабушкин маятник тикает так,
Точно доволен пружиной.
Нет, ни к чему не готовить... Не ждать,
Вслушаться в дождь… Но и эта
Тишь неуёмная, шумная гладь —
Вся в ожиданье рассвета…
Ломко шуршит за окошком вода,
Почве всё пьётся и пьётся…
Сердце моё замирает, когда
Чувствую, как оно бьётся.
Бочоришвили Елена Ефимовна родилась в Тбилиси, закончила факультет журналистики Тбилисского университета, работала спортивной журналисткой и писала сценарии для документальных фильмов. С 1992 года живет в Канаде. Прозаик. Автор шести романов, которые переведены на французский, итальянский, чешский, румынский, португальский и грузинский языки. В “Новом мире” печатается впервые.
Право на публикацию предоставленоГалиной Дурстхофф.
1
Он заходил.
Женщины откладывали в сторону вилки и поворачивали кудрявые головы. Мода была на кудрявые головы. Железные бигуди, валик под шею, бессонная ночь. Они впивались в него голодными глазами. Он делал вид, что не замечает их. Проводил рукой по седым волосам, поправлял галстук.
“Как же, как же, — трепетали кудрявые женщины, — о нем легенды ходят, а он смотрите какой скромный, даже глаз не поднимает!”
