— Тогда, может, стоило отдать эти дома беженцам? Тем, у кого не хватает жилья? Они бы согласились?
— Они бы, может, и согласились, но что значит — отдать? Это частная собственность…
Как быстро вернулись мы в безумный мир!
Баку встретил нас скрежетом и клаксонами вечерней пробки.
Когда под вечер я заглянул в кафе «Айгюн», компания в немодных черных куртках сдавала карты.
— Селям алейкум, — поприветствовал я собравшихся.
— Алейкум ассалам, — ответили они дружно.
— Здравствуйте, — отдельно улыбнулась мне хозяйка.
— Люля-кебаб для меня оставили?
— Конечно оставили. Садитесь на свое место.
Карты пошли в игру. Мужчины задымили дешевыми сигаретами и, не чокаясь, выпили пива.
VIII. ДРУГ
Пробуждение. Матовая серость за окном. Отдергиваю занавески, различаю тонкую штриховку мороси, сквозь которую едва проступают стрелы портовых кранов вдали, и чувствую почти неудержимое желание снова нырнуть под одеяло. И тем не менее отступать некуда: план, который окончательно вызрел вчера, а зародился, должно быть, еще в редакции Эмиля, план, рожденный утонченной геологической эстетикой, мог быть исполнен только сегодня, какая бы погода ни была. Я сделал глоток чаю. Горло саднило. Несмотря на хороший сон и принятый перед сном «колдрекс», чувствовал я себя еще хуже вчерашнего. Но ничего. На Гобустане я разойдусь, а там уж…
Как всегда, ровно в десять, исполнив свой утренний развоз, появился Азер. Я поспешно уложил в рюкзак фотоаппарат, карту, немного еды и бутылку с водой. Макеты английских фрегатов в холле гостиницы приветствовали наш выход в неизвестность, подняв все флаги и паруса.
Впрочем, дорога была мне уже знакома: вот поразившие меня вчера нефтяные качалки на окраине города, следом — микрорайон, выстроенный на засыпанном нефтяном болоте, автомастерские «tokar-slesar», буровые в море, Сангычалыкский нефтяной терминал. Брошенные на путях, крашенные железнодорожным суриком старые товарные вагоны в такую погоду казались кадрами какого-то пронзительно-грустного фильма. Безысходно-грустного, как «Красная пустыня» Антониони. И при этом — всё это кадры, даже не включенные в фильм, вырезанные при монтаже, случайно уцелевшие в виде таких вот немых, бесконечно грустных в своей неподвижности картин: желтые пучки прошлогодней травы, стрелки ржавых рельсов, мокрые вагоны с шифрами железнодорожных маркировок на бортах…
Погода и в самом деле была отменно плоха: вся долина, которую мы исходили вчера, была закрыта тенью зацепившейся за Джингирдаг тучи. Тяжелое небо волочилось прямо по земле. Лишь впереди на юге видна была яркая голубая полоса. Может быть, нас спасет ветер?
