жизниэтих домов. И однако, я брел по мертвому городу… И разумеется, шансов найти в нем место, где можно поужинать, не было никаких.
Делать нечего, я повернул назад. Довольно скоро на моем пути вновь стали попадаться редкие прохожие, я опять стал причастен к жизни людей, а не бутиков, и так, следуя за людьми, я волей-неволей вступил в темную, освещенную только всплесками фар несущихся автомобилей часть проспекта Нефтяников. Первая вывеска на азербайджанском языке, еле тлевшая в темноте, привела меня к низкой полуподвальной норе, в которой размещался ночной магазинчик, где продавались пиво, вода, шоколад, какие-то печенья, орешки и прочаянесъедобная едамеждународного производства.
Вторая вывеска, неприятно марающая красными отблесками стены грязного здания и тротуар вокруг, скрывала за собой теплый пар, запах съестного и несколько столиков, за ними расположилось шесть или семь одетых в немодные кожаные куртки мужчин, которые, неторопливо разговаривая, пили пиво, курили и, кажется, играли в карты. Мой приход несколько сбил их с размеренного ритма их занятий, они явно были здешними завсегдатаями и не ждали пришельцев со стороны. Но что делать? Голод — не тетка, я увидел незанятый столик и устремился к нему. Меню на азербайджанском языке ничего мне не сообщило, поэтому, когда подошла хозяйка — довольно еще молодая, но сильно расплывшаяся женщина, по-свойски распоряжавшаяся среди своих посетителей в халате и рваных черных колготках, — я обратился к ней по-русски:
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, — отвечала она любезно, хотя чувство любопытства явно пересиливало в ней все остальные эмоции.
Несомненная удача: русский она, по крайней мере, понимала.
— Что-нибудь поужинать… Люля-кебаб, зелень, лаваш, чай…
— Люля-кебаб нет, шашлык… — произнесла она, не без труда подбирая забытые русские слова.
— Ну и отлично: шашлык, огурцы-помидоры — есть?
— Ест.
— Зелень, чай, лимон…
Она записала что-то на бумажке и удалилась за портьеру, отделявшую зал от кухни.
Я же, не в силах более удерживать внутри то, что было пережито за этот день, достал тетрадь и, примостив ее в уголке стола, чтобы она не слишком бросалась в глаза, принялся записывать… Разумеется, я понимал, что я не в Париже и даже не в Москве, где человек, делающий за столиком кафе записи или работающий на компьютере, не может никого удивить, но в конце концов мне было уже все равно: меня просто рвало на куски и надо было хотя бы коротко черкнуть несколько строк про аллею шахидов, про пир Хасан, про Эмиля, дворец ширваншахов, эти дома без огней…
