— Я слышала, — сказала Семпрония, — сам Цицерон выразил готовность выступить в качестве твоего защитника в суде.
Она отщипнула ягоду от кисти винограда и, переменив позу, облокотилась о ручку кресла, отчего край ее туники приподнялся, давая возможность лицезреть красивый изгиб ноги, оплетенной кожаными завязками сандалии.
— Это-то меня как раз и настораживает, — сказал Катилина. — После истории с сестрой его жены Теренции, — а он у нее, как ты знаешь, под пятой ходит, — он должен был бы чураться меня.
— Кстати, дело прошлое, уж признайся откровенно: ты действительно согрешил тогда с прелестной весталочкой?
— Да нет же, клянусь тебе, нет. Я вообще не знаю, зачем Теренции нужен был весь этот скандал. Ведь окажись, что ее сестрица действительно нарушила обет девственности, несчастную замуровали бы живьем.
— Ну, во-первых, наши священные законы теперь не столь уж неукоснительно соблюдаются, а, во-вторых, Теренция пыталась представить дело так, будто ты силой взял весталку. Что, в общем-то, на тебя похоже…
— Да нет же. По-моему, вся эта возня была направлена не столько против меня, сколько против ее сестры… Не пойму до сих пор, что тогда двигало Теренцией. Может быть, она завидовала красоте своей сестры, ее положению?.. Хотя, по мне, почести и привилегии, которыми пользуются весталки, не могут идти ни в какое сравнение с радостями любви…
— Я думаю, Теренция просто была тогда влюблена в тебя.
Катилина ничего не ответил, лишь пожал неопределенно плечами.
Они вновь наполнили кубки, и Семпрония предложила выпить за любовь.
— Любовь — это единственное, ради чего стоит жить, — произнесла она с чувством. — Когда спрашивают у меня про секрет моей молодости, я отвечаю: просто надо жить любовью.
Прежде чем пригубить вино, женщина подошла к статуе Венеры и слегка плеснула из кубка на мраморную ногу богини.
— Она лишь одна — мое божество,
И, имя желанное с терпким мешая вином,
Впиваю его с наслажденьем,
— продекламировала она напевно на греческом и трижды хлопнула в ладоши.
В дверях появились три девушки, две из них с флейтами и одна с тамбурином, и скрылись незаметно за мраморными колоннами, будто растворились в полумраке перистиля. Вскоре оттуда полилась, заструилась тихая нежная мелодия. Казалось, что чарующие звуки музыки рождены неумолчным шумом фонтанов и журчанием водяных струй.
Над перистилем на черном полотне неба засверкали две яркие звезды и показался золотистый рог молодого месяца.
