Они покатили домой, слёзы покатились у Кати из глаз. Правда, на этом человеке не сошёлся свет клином. Это всего лишь его мнение. Богу Богово, а батюшке — батюшково.
Долгие годы Катя не могла для себя многое решить. Ей было тесно и неуютно в столь удобной для большинства людей формуле: «Был бы Бог в душе, а уж церковь и всё остальное…» Подразумевается, что остальное неважно. Для неё это важно было. Но понимая, что не может отдать себя процессу воцерковления с должным, всепоглощающим пылом, Катя медлила у ворот храма, не решаясь войти. Не могла себя заставить.
Однажды они с институтскими подругами проходили мимо церкви, где её, Катю, когда-то крестили. Одна из подруг предложила зайти, просто так постоять, другая согласилась, а Катя… Катя заупрямилась: просто так она не хотела, а вдохновения при подругах быть не могло. Сосредоточенного вдохновения одиночества. И пришлось ей ждать подруг в сквере на скамеечке, пока те непринуждённо и просто так.
Вот и Лизу Катя до сих пор не крестила, всё ждала какого-нибудь вдохновения.
А сейчас, возвращаясь домой к своей — Господи! — к своим девочкам, Катя поняла, что, кажется, и правда, пора. Но не здесь, а в деревне — скоро ведь лето, они едут к бабушке! И ещё вдруг почувствовала, что не просто радуется этому, а радуется как-то вдвойне. Может быть, потому что дома ждало её не одно, а два! Два ненаглядных, на всю жизнь обожаемых существа.
* * *
В свои восемьдесят четыре бабушка Сима многое забывала. Молоко, сбежавшее на плиту, очки, оставленные неизвестно на какой тумбочке, — это всё классика, да и ладно. Но детей своих, внуков и правнуков — чтобы чьё-нибудь имя перепутать или кто где учится неправильно спросить — такого не бывало.
Катя приоткрыла калитку и, судорожно покашливая, ввела Лизу и Машу в палисадник. Бабушка, сидевшая на скамеечке, по-птичьи радостно взвизгнула и потянулась к девочкам:
— Малышки мои любимые, ласточки мои, рыбоньки, какие большие стали.
Катя на секунду испугалась, изумилась, а потом сразу нашла себе выход, объяснение: баба Сима от старости забыла, сколько у неё было правнучек. Но тут пошло дальше.
— Лизонька, Лизука, — расцеловала бабушка тревожно упиравшуюся Лизу. И тут же схватила Машу за лапку: — Машутка, Мусечка.
Катя крупно заморгала. Видно, кто-то из родных всё-таки проговорился, баба Сима всё знает. Но кто? Как? Когда? Телефонов здесь нет, никто за последний месяц в деревню не ездил.
Катя сама подошла и поцеловала бабулю:
