Тишина | страница 13



--------------

Когда Гантман вернулся домой, хозяева спали.

В кухне было тепло, пахло гвоздикой. В углу перед образом белел язычок лампадки.

Хозяин, заспанный, жаркий, зябко потирая руки, вышел из спальной.

- Вот.

В руке его что-то заблестело ярко. Гантман вздрогнул.

- Что это?

- Пистолет-с... Забыли утречком.

Гантман нахмурился, опустил револьвер в карман. Хозяин стоял рядом и все время потирал руки. Гантман шагнул к двери.

- Э-э... Тут в заполдник староста приходил, э... э... В подводы опять требуется. А у меня, знаете, подбилась окончательно, с мельницы на обратной дороге, да. Так вот, нельзя-ли ослобонить, в роде как?

Стариковские глаза заискивали.

- Ведь, у вас три лошади?

- Верно, три. А те там заночевали, на мельнице, да. Так можно, значит?

Гантман молчал.

На кухонном столе разлегся большой белой муфтой кот, а рядом - опрокинутая дном тарелка, и к белому кругу дна будто прирос золотой.

Гантман взял тарелку, поднес к глазам и усмехнулся: в кругу была золотая корона и надпись под ней: Pascevith.

--------------

VII.

Новая весна.

Девятнадцатого года весна пришла очередями у лавок, вспухшая тифом. И никогда еще земля не была так похожа на человечьи лица.

... четверть...

... полфунта...

... золотники...

И пусть этот город был Энск, пусть мудрая математика упродкома в лице товарища Крутоярова ухитрялась разделять золотники на тысячи ртов, раскрытых одинаково жадно; пусть в каждом доме, где любят еще белую булку и цимус, этими золотниками сколачивали гроб совету депутатов, - была весна. А по весне, когда ручьи играют в пятнашки, человек-прохожий всегда остановится на углу и беспричинно улыбнется.

--------------

Во дворе казарм Русско-Орловского отряда солдаты красной гвардии проходили строй.

Перед ротой в тридцать человек, заложив руки в карманы пунцовых галифе, прохаживался помощник командира Егорюк. Он был пьян, глаза его расширялись неестественно.

Опустив губы злой усмешкой, Егорюк вдруг круто остановился перед ротой.

- Кузменко, скажи-ка мне номер своей винтовки.

Красногвардеец потоптался нерешительно и вздохнул, выкатив глаза.

- Стать, как по дисциплине! - выкрикнул фальцетом Егорюк. - Ну? Не знаешь? А кто должен знать, ты, или моя тетка? Чем будешь поляка бить, в три святителя твою...

Хотел сказать еще что-то, но покачнулся, махнул рукой.

- Мне все едино... плевать. Рр-азойтись!

Шеренги разомкнулись, двинулись. Егорюк, повернувшись спиной к роте, закурил. Красногвардейцы подтягивали ремни. Почти у всех шинелишки были рваные, до колен, на ногах "мериканки", обросшие грязью, или лапти с обмотками.