— Ты нервируешь горожан. — Не похоже было, чтобы старуха вообще обратила внимание на последнюю реплику. — И можешь навлечь беду на всех нас.
— Я не делаю ничего недозволенного.
— Недозволенного официально. Ты сам прекрасно знаешь, что люди не потерпят, чтобы гоблин встал на одну ступень с ними, не говоря уже о превосходстве. Что-то назревает, Мардук. Нужно, чтобы ты прекратил.
С глухим стуком архивариус захлопнул книгу.
— С вами обращаются как с отбросами. Почему вы ничего не делаете?
— Потому, что мы ничего не можем. Мы беженцы, пришельцы из чужого мира. Всё здесь отвергает нас. Чудо, что люди вообще пустили нас за городские стены.
— Это ничего не меняет. Гоблины ничем не хуже людей или арахносов.
— Мы это знаем. Но горожанам наплевать, что мы думаем по этому поводу. Нас терпят, пока от нас есть польза. Не стоит лишний раз испытывать терпение людей.
— Испытывать терпение? А как насчёт нашего терпения?
— В любом случае мы ничего не можем. Нас мало и наш голос не слышат. У нас нет сил что-либо менять.
— «Маленькие люди»… — пробормотал Мардук.
— Что?
— «Маленькие люди». Так называют тех, у кого нет ни власти, ни влияния. Тех, кто думает, что у них нет ни власти, ни влияния.
— Что ж, у гоблинов их в самом деле нет.
— Я иного мнения.
— Твоё мнение ошибочно.
— Увидим.
— Надеюсь, что нет. Запри своего кабана, Мардук. Запри, пока ничего не случилось.
— Я подумаю над этим, — устало ответил архивариус, утомлённый бессмысленным разговором.
И зная, что поступит в точности наоборот.
Скрижа наконец удалилась, недовольно кряхтя.
Архивариус придвинул забитый древними свитками сундук к ближайшему окну и взобрался повыше, отворяя иссохшую раму. Жаркий ветерок прокатился по лачуге, шурша многочисленными листами бумаги и папируса.
Похожая на поползня серая птичка запрыгнула в комнату с полуразвалившегося карниза, потряхивая лапкой с привязанным письмом. Гоблин заметил её несколько минут назад, но предпочёл дождаться, пока старуха уйдёт, прежде чем впустить.
Осторожно освободив почтовую птицу от ноши, Мардук развернул письмо и углубился в чтение.
«Двадцать второй больше небезопасен, — прочёл он между строк. — Используем запасной вариант».
Отпустив птицу, Мардук прикрыл окно, разорвал письмо на клочки и бросил в железную пепельницу. Руны огня, начертанной в воздухе, хватило, чтобы сжечь все улики.
Что ж, двадцать второй вполне годился…
Снова взяв в руки книгу Фель-Имини, архивариус отсчитал нужные страницы и начал аккуратно отрывать их, чем вызвал изумлённый возглас Дэвайриша — тот прежде никогда не видел, чтобы учитель каким-либо образом портил книги.
