Петербургская повесть | страница 7
Название улицы — Мещанская — говорило само за себя. Здесь не было ни дворцов, ни особняков, ни садов с решетками. В воздухе летали дым и копоть, из-под ворот тянуло какой-то дрянью, и все это смешивалось с запахом тушеной капусты — обычного блюда здешних обитателей. Дома пестрели вывесками, на которых неведомые живописцы не слишком искусно, но с большим старанием изображали сапоги, часы, кренделя, корсеты, замки с ключами, панталоны, фраки и тому подобное. Большую Мещанскую населяли мелкие лавочники, немцы-ремесленники, чиновники средней руки.
Дом, где в четвертом этаже, под самой крышей, снял квартирку Гоголь, был тоже весь облеплен позолоченными вывесками, оповещающими, что здесь находится мелочная и табачная лавочки, кондитерская, заведения двух портных, модистки, красильщика, чулочника, реставратора битой посуды, магазин сбережения зимнего платья, а также привилегированная повивальная бабка.
С раннего утра на Большой Мещанской начиналась хлопотливая трудовая жизнь. И, наблюдая ее, Гоголь невольно думал о том, что и он сам не без рук и что в крайнем случае смог бы заработать кусок хлеба таким же способом, как и его соседи. Еще из Нежина он писал своему двоюродному дядюшке Петру Косяровскому: «Я знаю кой-какие ремесла. Хороший портной, недурно раскрашиваю стены алфрескою живописью, работаю на кухне и много кой-чего уже разумею из поваренного искусства; вы думаете, что я шучу, спросите нарочно у маменьки».
Его решение жить своим трудом и самому пробить себе дорогу в жизни было непоколебимо, несмотря на все неудачи и трудности.
Хотя большая часть имения принадлежала ему, он и в мыслях не имел сделаться помещиком. Уезжая в Петербург, заявил матери, что хочет отказаться в ее пользу от своей доли наследства. Мария Ивановна рассказывала в письме к Косяровскому: «Я догадываюсь, не писал ли мой Никоша к вам насчет имения… Назад тому месяца два он меня удивил, убеждая позволить записать мне свою часть имения, уверяя при том, что это будет полезно и даже необходимо для спокойной моей жизни, на случай, если я не буду иметь добрых зятей, а он, может быть, будет слишком далеко от меня, и сим поступком тронул меня до слез».
Единственно, о чем просил Гоголь мать, — помогать ему, пока он не встанет на ноги. В душе он дал себе слово сделать все возможное, чтобы приблизить это время. И, очнувшись от краткого оцепенения, в которое ввергли его неудачи, энергично принялся за поиски дела. Какого? Он весьма туманно писал об этом Марии Ивановне. Сообщал, что собирается «приняться за ум, за вымысел», чтобы «добыть этих проклятых, подлых денег, которых хуже я ничего не знаю в мире».
