Я продолжала ходить на тусовку, уже просто по инерции, не испытывая огромной радости при встрече с «друзьями». С Ромашкой все как-то тоже само собой сошло на нет: не было официального разрыва, просто постепенно стали общаться все меньше. Теперь мои приятельские отношения сводились лишь к узкому кругу: одноклассница Оля да разгильдяйка Вика, с которой мы по-прежнему вместе прогуливали уроки и слонялись без дела по городу в поисках приключений, иногда заходили в гости к каким-нибудь знакомым в надежде опустошить холодильник.
Был один парень — Паша. Он особо не тусовался ни с кем, лишь изредка навещая наше «благородное собрание». Его настоящей страстью была музыка, и все свободное время он посвящал разучиванию сложных партий на гитаре у себя дома. Вот у него-то мы чаще всего и гостили.
Конечно, в душе он тоже был проблемным подростком. Но если нам с Викой удавалось сбегать с уроков без всяких зазрений совести и не получая нагоняй от родителей, за Пашей строго следили. Но, в отличие от нас, с одноклассниками у него отношения складывались наихудшим образом, он был предметом насмешек и нередко отхватывал люлей, не умев постоять за себя, будучи слишком добродушным для разборок парнем. Поэтому причины для прогулов у него были гораздо более весомые.
Однажды он тоже взорвался. Одним хмурым утром, не желая идти в школу, при этом выслушивая очередные нотации от мамы, он с отрешенным взглядом пошел в ванную. Вскоре благородная родительница нашла там свое чадо с разбитой в кровь головой, распростертым на полу. Парень просто с разбегу ударился башкой о кафельную стену. Это был какой-то дикий протест, крик отчаяния. Теперь мы с Викой навещали Пашу только в больнице.
Так и проходили наши будни. Волосы тем временем потихоньку отрастали некрасивыми лохмотьями, забривать голову уже надоело. Чтобы хоть как-то приукрасить свой образ, я придумала (а точнее, подсмотрела где-то) новую прическу: мультяшные колючки, торчащие в разные стороны (нечто подобное было у Горшка из Короля и Шута). Прибавился еще и яркий макияж: густая черная обводка вокруг глаз. В придачу я накреативила с джинсами: так художественно их изорвала, что теперь дырок было больше, чем материала, украсив всякими значками и плетеными из бисера крокодильчиками. Без этих колючек и боевой раскраски я просто чувствовала себя голой: это был некий щит, футляр, защищающий мою ранимую душу. Но тогда, разумеется, я об этом не думала. Я просто казалась себе жуткой уродиной без всех этих атрибутов.
