От услышанного я переживала, наверное, целый месяц.
Как водится у девчонок, в туалет мы бегали парами. Однажды, заперевшись в кабинке, одноклассница уговаривала меня показать ей «титечки».
— Ну покажи! Тебе что, жалко? — обижалась она.
— Да нет у меня никаких титечек, они ж только набухают еще, — умоляюще оправдывалась я, словно это было серьезным преступлением.
Потом я слышала, как она умным тоном объясняла пацанам, что титечек у меня нет, они только набухают. Я сгорала от стыда.
Но самое стремное было на занятиях: там мы надевали эластичные купальники, и все эти «прелести» предательски торчали. Еще нам не давали отгулов даже во время месячных, приходилось маскировать эти ужасные толстенные прокладки. А под купальником-то их не особо скроешь…
Иногда пацаны врывались к нам в раздевалку, громко гогоча при этом. Это в детстве мы переодевались прям в коридоре (ну просто рай для педофилов!) Теперь же предательское нелепое тело нужно было прятать — переодеваясь, я отворачивалась даже от девочек, настолько мне было стыдно.
Большинство из них относилось с сочувствием. Да просто человеческие у нас были отношения!
Помню, как я рыдала в раздевалке, а они меня утешали.
— Что случилось, ну не плачь! — Женя (одна из моих подружек, ужасная сплетница, но не злая) похлопала меня по спине. Вскоре образовался небольшой кружок, пытающийся утешить.
— Да мой брат… Он совсем уже, а я ничего поделать не могу, — всхлипывала я. Те слезы лились по двоюродному братцу Гоше (а он был мне ближе родного). Он с друзьями ограбил ларек по пьяни, ожидался суд. К счастью, тогда ему дали только условку.
Ох, как я ненавидела танцевальный (не детей, а само пребывание на занятиях, где педагоги вечно унижали нас, не гнушаясь рукоприкладством. Мы их боялись, наверное, как раньше боялись Сталина). А еще больше я ненавидела свой высокий лоб. За нашими прическами строго следили: волосы должны быть забраны в тугой пучок на самой макушке. Никаких челок. От этой ужасной прически вечно болела голова, а лоб казался еще выше, что не прибавляло мне любви к своему телу.
И вот, в начале девятого класса, я решилась на неслыханную дерзость. Будучи дома одна, взяла мамины портняжные ножницы и лихо стриганула прядь волос. Это была самая настоящая челка! Я долго любовалась корявыми плодами своего творчества и была счастлива. Челка красиво прикрывала ненавистный лоб, теперь зеркало перестало быть моим злейшим врагом. Странно, но мама особо не ругалась — удивилась только. Вообще, кроме пятерок и ей от меня ничего нужно не было: даже посуду за собой я могла мыть через раз. Ну и неохотно отпускала гулять, долго расспрашивая куда я и с кем. Расплата ждала меня на следующий день.
