Литературная Газета, 6438 (№ 45/2013) | страница 10
Особо подчёркиваю: эти заметки продиктованы не политической позицией, а обыкновенным нравственным чувством. У него разная природа. Полагаю, что в наибольшей степени он – следствие того интернационального воспитания, над каким принято теперь ехидно издеваться и хохмить, но изжить каковое трудно, как почти невозможно подавить в себе бескорыстие и душевное благородство. Ещё к благородному этому стыду понуждает инстинкт стихийной справедливости, который на моей памяти усваивался безотчётно в любой компании, неважно – дворовой, школьной или заводской, и не позволял «дешевить», то есть обижать слабого и беззащитного, унижать приезжего без причины, и уж тем более охотиться на него, как на зверя, просто потому, что он нищ, непохож на окружающих и представляет идеальную мишень для любого насилия.
Я, конечно, знаю, что народы и этносы вряд ли отучатся когда-либо иметь друг к другу претензии, интриговать, подозревать в зловредной недоброжелательности. Но инстинкт справедливости и стыда не велит запросто и своевольно переносить историческую обиду на каждого конкретного человека. Так это случилось, например, в Польше на днях во время нападения на российскую дипмиссию в Варшаве, когда шляхетное хулиганьё вымещало столетние комплексы на наших дипломатах. Не менее стыдно любую частную ссору запальчиво распространять на весь народ. Обсчитал тебя на рынке узбек, все узбеки такие. Подрался с азербайджанцем, мочить всех азербайджанцев!
Понятно, что идея немедленного возмездия порою ох как соблазнительна. Но она же способна обернуться практикой перманентного погрома, в которой в отличие от настоящих виновников всегда страдают безвинные и которая самый глубокий нравственный вред наносит тому, кто вроде бы жаждал быстрого праведного суда.
Народ догадывается об этом именно инстинктивно. Я уже не раз писал о том, как в детской моей памяти с кинематографической чёткостью запечатлелось движение по выжженному жарой Садовому кольцу немецких военнопленных. Кто-то из более старших, чем я, пацанов, из этой до боли родной мне обездоленной рванины, попытался было улюлюкать в лицо истомлённым бесславным маршем гренадёрам и егерям. И проверенные свои рогатки готовился пустить в ход. Так вот простой московский русский народ – инвалиды и работяги, вдовы и сироты, старики и бабы – без всякого приказа начальства своею мозолистой рукой пресёк это вроде бы оправданное безобразие.
Потому что мозолистая рука не должна быть опозорена мстительной расправой.