— Вы не сделаете этого!
— Почему бы и нет? Я могу лишить вас всех средств к существованию, могу держать на голодном пайке или заставить вас вымаливать у меня кусок хлеба…
— Вы говорите глупости, дорогой. Мое состояние принадлежит мне.
— Ну, это легко уладить. Вы — моя жена, а вся власть в семье сосредоточена в руках мужа. Я не настолько глуп, чтобы не придумать, как перевести ваши деньги на мое имя.
— Я буду защищаться.
— И кто же станет вас слушать? Я не могу не признать: вы достаточно пронырливая особа, и вам удалось завоевать расположение короля. Но после сегодняшней бестактности можете не рассчитывать на покровительство Его Величества. Засим разрешите откланяться, оставляю вас наедине с вашими молитвами, так как я не могу позволить себе пропустить момент, когда спустят свору. Думаю, вам больше нечего мне сказать?
— Только одно! Я ненавижу вас от всей души!
— Ну, это пустяки. Когда-нибудь вы начнете мечтать о смерти, лишь бы избавиться от меня.
— И что вы от этого выиграете?
— Я получу наслаждение от мести. Вы смертельно оскорбили меня, зато я увижу, как вы рыдаете, просите пощады, станете жалкой, опустившейся, полубезумной женщиной.
Анжелика пожала плечами.
— Какая заманчивая картина! А почему бы не камера пыток, раскаленное железо, прижигающее ноги, почему не дыба и переломанные кости?
— Нет, так далеко я не зайду. Оказалось, что ваше прекрасное тело в определенной мере привлекает меня.
— Надо же? Ни за что бы не подумала. Вы это умело скрываете.
Филипп, который уже стоял у порога, резко повернулся и сощурил глаза.
— Вы сетуете на мое невнимание, дорогая? Какой приятный сюрприз! Вам меня не хватает? Вы находите, что я принес недостаточно жертв на алтарь вашей привлекательности? Вам мало поклонения, которым окружили вас ваши любовники, и вы требуете того же от мужа? Мне показалось, что во время нашей первой брачной ночи вы не слишком охотно выполняли свои супружеские обязанности, но, возможно, я ошибся…
— Оставьте меня, — прошептала Анжелика, охваченная дурным предчувствием. Она почувствовала себя обнаженной и безоружной в своей тонкой ночной рубашке.
— Чем дольше я смотрю на вас, тем меньше хочу вас оставлять, — процедил Филипп.
Он прижал ее к себе. Анжелика вздрогнула, почувствовав, как к горлу подступили рыдания.
— Оставьте меня! Умоляю, оставьте меня!
— Я обожаю, когда вы умоляете.
Он поднял ее, словно пушинку, и бросил на монастырский тюфяк.
— Филипп, одумайтесь, мы же в монастыре!
