Андрес вдруг расплылся в ухмылке:
— О’кей, я понимал, ага. Tulemasin. Не шлух, дерьмо, нет! Знаешь, что такое шлух?
У него шлух звучало так, будто что-то со свистом взмыло в небо или попало под лопасти вентилятора. Ничего общего с реальным словом. Все это походило на чересчур затянувшуюся шутку.
— Теперь знаю, — ответил я. — То же, что и в английском.
Андрес тряхнул коробок спичек:
— Tuletikk. — И указал пальцем на мою зажигалку: — Tulemasin.
Я повторил за ним эти слова.
— Да, теперь запомню. Спасибо.
— Эстонка, они бьют сильно. Только литовка, они бьют больше сильнее.
— В таком случае совсем не хочется, чтобы меня ударила литовка, — грустно заключил я; бармен расхохотался и обнял меня рукой за плечи. Я тоже засмеялся.
Пока мы с Андресом стояли на улице, мне стало гораздо лучше. Мы смеялись от души, точно старинные приятели. Прохожие настороженно поглядывали на нас и ускоряли шаг.
— Знаешь, она в спорте — класс, — попыхивая сигаретой, сказал Андрес. Он и мне предложил одну, но я отказался, ткнув пальцем в ноющую челюсть. — Гимнастика. Чемпион гимнастики.
— Правда?
— Ага. Почему она такой крепкий, понял? Бам! — Андрес снова захохотал, и морщины волнами побежали по его бритой голове.
— Если бы я только знал! Чемпионка по гимнастике. Вот это да!
Сзади открылась дверь. Из кафе вышел посетитель, тощий малый лет двадцати с небольшим: узкие запястья, тонкая шея, одет в модную длинную желтую ветровку с капюшоном и кучей карманов на молнии.
— Извини, приятель, — обратился он к бармену. — Мне надо расплатиться, но никто не обслуживает. Я брал кока-колу и булку с мясом и луком.
Судя по выговору, парень был из Австралии или, может, из Новой Зеландии. Велосипедист, догадался я. Катит из Испании через Европу в Сибирь и обратно.
— Бесплатно, — сказал бармен и, затянувшись сигаретой, покосился на меня. — О’кей? Мне плевать.
— О’кей, приятель, лады, — разочарованно бросил австралиец и, повернувшись ко мне, сказал: — Гм, по-моему, в Эстонии проказничать — себе дороже.
— Не суй нос, куда не просят, блин! — не повернув головы, проворчал я.
— Да мне, вообще-то, до фонаря, — бросил австралиец и пружинистым шагом двинулся прочь.
Мне было тошно; глаза слезились. А вдруг глазные яблоки сместились от удара? Бывает такое? Кто-то сжал мне руку выше локтя. В доме напротив снова взвыла дрель.
— Слушай, я сейчас ей говорю, понимаешь? — предложил Андрес. — То, что ты на мне говоришь. Не то в другой раз — нож в сердце. Ага. После никто не ходит. И с твоей книгой — конец.
