Коста открыл дверь и окинул инспектора взглядом с головы до ног.
— Проблемы?
— Есть такое дело, — ответил Фальконе. — Она все еще здесь?
— Девочка? Ну конечно.
— Нет, я имею в виду Эмили Дикон.
Коста кивнул:
— Разумеется. Я как раз собираюсь отвезти ее в посольство.
— Она вам что-нибудь рассказывала?
Вид Косты выражал недоумение.
— О чем? Разве мы должны допрашивать ее?
— Возможно, нам следует этим заняться. — Фальконе все еще стоял в дверях, не желая продолжать разговор внутри дома. — Прежде всего неплохо бы расспросить ее о Липмане. Что он затевает, черт возьми?
Коста чувствовал себя неловко и переминался с ноги на ногу.
— Честно говоря, я не уверен, что Эмили может нам что-то рассказать. Она находится в таком же неведении, как и все мы.
— Все может быть, — пробормотал Фальконе, потом в последний раз топнул своими пижонскими городскими туфлями о крыльцо и вошел в дом. Бросил пальто на стул и последовал за Костой на кухню.
Перони убирал со стола тарелки с остатками еды.
— Привет, Лео. Не хочешь перекусить?
— Думаю, воздержусь, — ответил Фальконе, осматривая людей, сидящих за столом: Эмили Дикон, Терезу Лупо, Лейлу. — Я не помешал?
Перони пожал плечами:
— Мы завтракали. Знаешь, здесь, на деревенских просторах, люди не склонны есть в одиночестве.
— Не читай мне лекций, — фыркнул инспектор. — Кофе у вас есть?
Тереза протянула ему баночку с растворимым кофе.
— Ты попал в холостяцкий дом, Лео, — обратилась она к нему. — Тут тебе не кафе. Делай себе кофе, если хочешь.
Фальконе посмотрел на девочку и протянул ей руку:
— Полагаю, ты Лейла. Меня зовут Лео Фальконе. Имею сомнительную честь, — эти слова больше предназначались для его подчиненных, — быть их начальником.
Девочка смущенно пожала его руку. Она сразу насторожилась.
— Сколько тебе лет?
— Ше-шестнадцать, — заикаясь, произнесла она.
— Уверен, что у тебя уже спрашивали, но я все равно спрошу на всякий случай. Есть в Риме какой-то человек, которого ты хотела бы увидеть? Мать, отец. Ты знаешь, где они находятся?
— Мой отец умер. Мать где-то в Ираке.
Она говорила ровным, безразличным голосом, как будто все происходящее не очень трогало ее. У девочки действительно никого нет, подумал Фальконе.
Он вынул из бумажника купюру в десять евро.
— Хорошо. Ты знаешь, чем я любил заниматься в такую вот погоду, когда мне было тринадцать лет?
Тереза Лупо открыла рот от изумления.
— Тебе когда-то было тринадцать, Лео? Чертовски трудно в это поверить.
— Когда мне было тринадцать лет, — невозмутимо продолжал инспектор, — я обожал лепить снеговиков.
