Последняя мысль несколько воодушевила Сафронова. Он подозвал к себе Егора Мехельсона и Аверьяна.
— Вот што, голуби мои, — сказал он им заговорщическим тоном. — Теперь поступим вот эдак, и никак боля.
Егор и Аверьян непонимающе переглянулись.
— Отныне эта вот лавка и доход с нее ложатся на ваши широкие плечи, — продолжил Ивашка. — Вы в ней днюете и ночуете! Товар тожа сами продаете.
— А радения как же? — высказался удивленно Егор, которому не понравился замысел кормчего.
— Поочередно приходить будете, — ответил тот. — Ваську ешо в помощь вам придам. Вот втроем и потянете лямку торговую. Егор ужо опыт в том имеет и тебя, Аверька, торговому ремеслу зараз обучит.
— Позволь спросить тебя, Иван Ильич? — обратился Мехельсон. — Ты еще что-то задумал, так ведь?
— А энто ужо не вашева ума дело! — нахмурился, отвечая, Сафронов и нехорошо покосился на Аверьяна. — То, что я задумал, токо одново меня и касается. Так што делайте свое дело, а в моё носы не суйте. Знайте одно, што на одну казну все работаем, и усердствуйте, не ленясь, штоб мозги зараз жиром не обросли.
* * *
Они встретились на берегу реки Самары. Произошел короткий, но многозначительный разговор.
— А ты хоть раз навестил жену и детей, Аверьян? — спросила Анна. — Как им живется, знаешь?
— Разве нынешнюю жизнь можно назвать жизнью, — посетовал он тогда. — Едва концы с концами сводят. Стешу в мастерские на работу шуряк пристроил, а мальцов в станицу к сродственникам свезли.
— Она тебе сама о бедах своих рассказала?
— Ни в коем разе. Я ей на глаза не показываюся, токо издали наблюдаю. Хотя и не узнает теперь она меня. Я ужо скоко знакомых повстречал, но ни один не признал Аверьяна Калачева.
— А может, тебя как раз сейчас семье и не хватает?
— Могет и эдак быть, — согласился Аверьян, горько вздыхая. — Токо вот… на кой ляд я им таперя нужон? Я ж не мужик и не баба. Я ж таперя калека никудышный, и сам не ведаю, пошто Хосподь мне жизнь сохранил, а хозяйства мужицкова напрочь лишил?
— Да разве щас супруге твоей до «хозяйства» твоего? — усмехнулась Анна. — Она как прожить думает да деток на ноги поставить.
— Ей брат Игнат подсобляет, червяк пронырливый.
— Твой брат?
— Ееный. Мое все братья и сестры, сказывают, с Дутовым в Китай подались. А сродственники Стешки завсегда голодранцами были. Им с новой властью делить нечаво. Мое стали врагами и бандитами, значится, а ееные все во власть пролезли! Из грязи в князи, значится. А Игнашка, подлюга, щас, говорят, в ЧК до начальника какова-то дослужился.
