.
Обратив внимание на это место из письма Пастернака, я спросил у Ольги Всеволодовны, почему Борис Леонидович так не любил веснушки. Ивинская объяснила.
Как говорил мне Боря, при виде лица человека с веснушками перед ним возникало рябое лицо ненавистного ему Сталина. Борис Леонидович с жутким чувством запомнил при встрече со Сталиным обилие зловещих темных точек на его лице, оставшихся от перенесенной в юности оспы.
В нашем мордовском концлагере, где в 50-х годах сидели политзаключенные, ходило прозвище кремлевского хозяина — Рябой. Сидевшая с нами знаменитая политзаключенная Баркова, ранее много лет работавшая в кремлевских стенах, говорила, что такое прозвище у Кобы >(еще одна кличка Сталина. — Б. М.) было на Кавказе в криминальной среде. Об этой кличке Сталина — Рябой — пишет также Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях о времени ссылки Осипа Мандельштама в Чердынь и Воронеж.
Боря всегда был недоволен, если кто-то говорил ему о семейном сходстве или тем более о сходстве характеров[40]. Когда осенью 1964-го я вышла из концлагеря, то навестила первую жену Пастернака, о болезни которой писала нам Ариадна. Помню, что при этом посещении меня поразило сходство Евгения с матерью, и я поняла причину раздражения Бориса Леонидовича на реплики о том, что старший сын чем-то похож на него. Леня же лицом, конечно, походил на Зинаиду. Особенно неприязненно Борис Леонидович говорил о Евгении 28 октября 1958-го, когда пришел в Измалково истерзанным и просил меня вместе покончить с жизнью из-за предательства сыновей. Тогда впервые прозвучали при Мите его резкие слова о Евгении как о «веснушчатом подобии».
Из книги Ивинской, вышедшей в 1992 году в России, тысячи читателей узнали о реальной жизни Бориса Пастернака, об истории создания и издания его «антисоветского» романа. Стали известны в России имена и злобные речи сановных советских писателей, клеймивших «предателя Пастернака», получившего Нобелевскую премию за службу империалистам. За рубежом книга «В плену времени» была напечатана еще в 1978 году в 20 странах, вызвав огромный интерес и резонанс. Советская власть сделала вид, что такой книги вообще не существует, а на сведения о существовании Ольги Ивинской в СССР действовал полный информационный запрет. Как она писала в своем стихотворении после выхода книги в Париже, «советские власти на все на те года плиту гранита положили». О контроле органов, за исключением упоминаний об Ольге Ивинской в официальных советских изданиях, несмотря на начавшуюся перестройку, наглядно говорит издание книги стихов зарубежной лирики в переводах Пастернака.
