Бенефициарий положил на стол перед трибуном солидный свиток. Приск с удивлением уставился на старого товарища: обе щеки его были расцарапаны так, будто некая когтистая тварь всадила ему в лицо как минимум десяток когтей и саданула ими сверху вниз. Ранки уже стали подживать, кое-где струпья отвалились, так что вид у бенефициария был еще тот.
– Отчет о поставках зерна, трибун! – доложил Фламма, ныне числившийся при канцелярии.
– К воронам твой отчет! Забирай его и тащи назад! Вели писцам навести порядок в вашем хлеву – чтобы всякий хлам на столах не валялся, документы были сложены в футляры да заперты в хранилищах под замок. Да пусть в святилище приберут, да еще…
Трибун не ведал, что добавить, и лишь махнул рукой, давая понять, что Фламма должен сам сообразить, как именно наводить порядок, и немедленно бежать без оглядки в канцелярию с приказом трибуна. Сам же он нагнулся, совершенно не героически отклячив задницу, и с головой залез в нутро стоявшего в углу дубового шкафа. Судя по тому, как внутри что-то жалобно звякнуло и затем хрустнуло, трибун наверняка лишился парочки дорогих стеклянных кубков.
Потом из шкафа высунулась покрасневшая физиономия трибуна.
– Где весы! – заголосил он. – Я спрашиваю – где весы!
– Пойдем, Фламма, дел много! – Приск подтолкнул бенефициария к двери.
Трибун тем временем во весь голос звал денщика.
– Да нет у нас в канцелярии лишнего хлама, все документы в порядке. Другое дело, что нам зерна опять не довезли. – Фламма, с некоторых пор мечтавший сделаться корникулярием[24], с головой ушел в отчеты и сметы.
– Трибуну не до этого, а у нас есть дела поважнее.
– Какие?
– Поедание жареной оленины и выпивание крепчайшего цекубского вина. А что у тебя с лицом, Фламма? Ручную рысь завел или шлюхе в лупанарии не заплатил?
– Оклаций будет? – мрачно спросил Фламма.
– Разумеется.
– Тогда не приду! – набычился внезапно бенефициарий.
– Это почему же?
– У нас с ним Вторая Пуническая война[25].
– Вторая… что?
– Пуническая война. То есть воюем, пока Карфаген не будет разрушен.
– Фламма, Карфаген был разрушен в Третью. Кто-кто, а уж ты-то должен это знать.
– Значит, Вторая и Третья одновременно.
– И кто же из вас Карфаген?
– Не знаю, – буркнул Фламма и ушел.
– Из-за чего хоть война? – крикнул ему в спину Приск, подозревая, что алые разводы на лице Фламмы имеют прямое отношение к открытию военных действий.
Но писец не ответил.
* * *
Когда Приск вернулся к себе, на столе на огромном блюде красовался целый бок зажаренной туши. Оклаций успел уже попробовать мясо и теперь облизывал блестевшие от жира пальцы. Раб Приска, немолодой грек с темными печальными глазами, резал хлеб и овощи, расставлял кубки. Приск купил этого парня за полцены: грек был, во-первых, немолод, во-вторых, имелся у него при многих достоинствах один существенный недостаток: жрал за двоих, и если бывал голоден, то подворовывал, и никакие побои от этой слабости отвадить его не могли. Его так все и звали – Обжора.
