И тогда я сказал - согласен! | страница 3
-- Ну, раз приехали... все равно теперь. -- И шагнул в дом. Двое его помощников последовали за ним. Я вошел последним и захлопнул за собой дверь. Автомобиль с косыми полосами по бортам остался стоять на лужайке.
Осмотр уже подходил к концу -- оглядев второй и первый этажи, а также подвал и подземный гараж, инспекторы в голос обсуждали какие-то свои дела и искали выход, как вдруг один из них попросил стакан воды и я позвал его следовать за собой на кухню, желая продемонстрировать полную лояльность, добропорядочность и стремление содействовать представителям законной власти в государстве. (Впоследствии, ничто иное не вызвало таких ожесточенных споров, как этот мой добропорядочный шаг. Ведь в самом деле: не пригласи я инспектора на кухню -- ничего бы и не обнаружилось. Тогда зачем я это сделал?..)
Проследовав ряд комнат и коридоров, оживленно разговаривая и подсмеиваясь, мы добрались, наконец, до резной стеклянной двери, и я, взявшись за ручку и продолжая о чем-то забавном рассказывать, потянул дверь на себя, предлагая ему войти первому... Инспектор сделал шаг и остановился, улыбка стала какой-то странной, глаза начали медленно расширяться, губы задергались, а правая рука сама собой поползла вниз, трясущиеся пальцы искали кобуру.
Я открыл дверь шире... и все понял. На полу, посреди разломанных табуреток, столов и шкафов, среди рассыпанных вилок, ножей и битой посуды, среди остатков ужина -- лежали, скорчившись, два изуродованных тела. Выглядели они так, словно над ними потрудился сам Джек-потрошитель. Стены и пол были густо забрызганы кровью, и запах стоял, как на скотобойне.
Инспектор, бледнея, сделал неуверенный шаг и покачнулся, я вовремя подставил руки, и он без чувств упал в мои дружеские объятия.
Это было в семь часов утра, а в половине восьмого я сидел в камере предварительного заключение местного отделения полиции. Мне не дали даже переодеться, и я так и был доставлен в отделение -- в халате и в тапочках. Думаю, излишне говорить, что под халатом у меня ничего не было кроме могучей волосатой груди. Впрочем, это мало кого волновало -- ввиду необычайной жестокости совершенного мной преступления. То, что я преступник, не вызывало сомнений ни у кого. Обезображенные трупы на кухне, переломанные табуретки и шкафы, окровавленный нож полуметровой длины, и, наконец, пятна крови на моем халате и даже на руках, которые я спросонья не заметил -- говорили сами за себя. Очень скоро выяснилось также, что на рукоятке кухонного ножа, которым убийца освежевал (иначе не скажешь) свои жертвы, имелись отпечатки всех десяти моих пальцев. Ввиду таких неоспоримых улик, вина моя считалась практически доказанной. Подобных зверств в нашем провинциальном городке не видывали давно!