Однако удовлетворить его не успел, поскольку услышал звук отпираемой двери туалета.
Стремительным движением он спрятал открытку в карман и как ни в чем не бывало вышел обратно в коридор.
Вернувшись домой, Томаш первым делом отыскал в памяти мобильника номер и позвонил.
— Greg Sullivan here, — немного гундося, ответил абонент.
— Приветствую, Грег. Говорит Томаш Норонья. У вас все в порядке?
— О! Приветствую, Томаш. А как у вас?
— Все отлично.
— Я слышал, в Тегеране пришлось нелегко?
— Да, были сложности.
— Я, знаете, горжусь вами.
— Хватит уже. — Томаш откашлялся, собираясь перейти к вопросу, побудившему его сделать этот звонок. — Грег, мне необходима ваша помощь. Нужно, чтобы вы связались с Лэнгли и попросили Фрэнка Беллами срочно позвонить мне.
На другом конце линии повисло короткое молчание.
— Послушайте, Томаш, мистер Беллами — директор одного из четырех департаментов, он обладает правом прямого доступа в Овальный кабинет. Это не кто-то может хотеть говорить с ним, а он может говорить с кем захочет. Понимаете?
— Давно понял, — согласился Томаш. — Но также я понял вот что. Если, будучи столь важной персоной, мистер Беллами прилетал в Лиссабон, чтобы переговорить со мной, а потом мы еще дважды беседовали по телефону, значит, он считает, что я участвую в проекте, имеющем для его ведомства некоторое значение. А коли это так, он наверняка проявит интерес и свяжется со мной, как только узнает, что у меня есть что ему сообщить.
— Окей, Томаш, но имейте в виду: вся ответственность за то, о чем вы меня просите, ляжет на вас. Мистер Беллами не тот человек, с которым можно шутить. — Он замолчал, как бы предоставляя осужденному последнюю возможность раскаяться. — Так вы настаиваете, чтобы я связался с Лэнгли?
Томаш вынул из кармана куртки почтовую открытку, которую умыкнул из спальни профессора Сизы, и внимательно изучил ее. Место для адреса отправителя было оставлено незаполненным, будто получатель и не нуждался в этой информации. Короткий текст, старательно выведенные буквы и разбитые по смысловым группам строки, выровненные симметрично воображаемой вертикальной оси, свидетельствовали о том, что эстетике формы автор придавал, по-видимому, не меньше значения, чем содержанию.
Томаш несколько раз перечитал послание: «Мой дорогой друг, / Рад был получить от Вас известия. / Меня переполняет желание познакомиться / с совершенным Вами открытием. / Неужели настал наконец великий день? / Вы найдете меня в монастыре. / Искренне Ваш, / Тензин Тхубтен». Обращаясь к профессору Сизе, этот Тензин Тхубтен называет его «дорогим другом», значит, он хорошо знает ученого. Но откуда он может его знать? Неведомый Тхубтен пишет: «рад получить от Вас известия», из этого следует, что инициатор переписки — профессор Сиза. Отправитель пишет, что его «переполняет желание познакомиться с совершенным Вами открытием», следовательно, профессор Сиза сам сообщил ему об упомянутом факте. И вопрос Тхубтена «неужели настал наконец великий день?» обусловлен, вероятно, тем, что открытие, о котором идет речь, станет выдающимся событием, давно ожидаемым обоими.
